─ А… все остальные? Тоже бывшие насильники? ─ спросил Ромка.
─ Какие остальные?
─ Я видел целый коридор больных.
─ Это медбратья. Они же охранники. Больных тут четверо человек. Мы с тобой да соседняя палата.
─ Она говорила мне, что это государственная программа…
─ Тут она не соврала.
─ А в чем суть?
─ О, это очень просто. Она сажает подопытных на “Зверобор”…
─ Он же из природных компонентов…
─ Ага. Если бы. Я не знаю точно, что в нем, но он вызывает бесповоротное привыкание через пять-шесть дней. А уж “Зверобор Макс”… Да, слушай, мой совет: не зли ее, делай, что она говорит, иначе сядешь на “Зверобор Макс”. С обычного “Зверобора”, я так думаю, еще можно слезть.
─ А вы не пробовали бежать?
─ А толку? Чтобы через пять дней вернуться за препаратом? Ты не представляешь эти жуткие боли, эти внутренние голоса. Как будто все демоны Вселенной завывают в тебе. Режут изнутри. Страшно даже думать.
─ Вы говорили, что это госпрограмма…
─ Да, верно, гос.
─ А почему именно мы?
─ Смотри, тут совсем не сложно. Берешься, например, ты. Ты к ней с чем пришел?
─ С депрессией… из-за вас. Я боялся, что вы меня… Ну, опять.
Леонид грустно покачал головой.
─ Не-ет. Я ─ все. Конченый человек.
─ Прямо совсем не хотите? ─ сочувственно спросил Ромка. ─ Даже если я что-нибудь покажу.
─ Нет. Я лишь помню… как прекрасно это было. А остальное “Зверобор” во мне подавляет.
─ А дальше? Вы сказали, что берусь, например, я.
─ Ну, да. Берешься ты или любой человек, который попал в моральную жопу и не может сопротивляться. (Ты еще познакомишься с нашими соседями, поймешь, о чем я.) Тебя подсаживают на “Зверобор”. Не принимать здесь ты его не можешь: не будешь есть таблетки, она это мгновенно заметит, и тебе вколют внутривенно. Но, как я уже говорил, через пять дней ты уже сам будешь о нем думать, не станешь пропускать прием. Так вот. Пока ты тут, она скажет тебе, что делать, когда ты выйдешь.
─ Она мне сказала, что я выйду через месяц.
─ Забудь о месяце. Забудь все, так лучше всего. Думай, как не сесть на “Зверобор Макс”. Так вот. Она определяет тебе роль.
─ А что за роль?
─ По распространению депрессии среди населения.
─ Это как?
─ Ну вот смотри. Как она готовит меня. Вот есть детдом, какой-нибудь детский фонд, приют, общество заботы о стариках и так далее. К ним валом ходят актеры, футболисты и прочая жизнерадостная шелуха. Они рассказывают детям, как важно бороться, какие они уникальные, всю эту разноцветную поебень. Понимаешь? А потом прихожу я. С ее связями она это легко устроит. Прихожу ─ и говорю, что все они ─ полное говно. Ну просто на хрен никому не нужны. Старики ─ по пояс в могилах, детей никогда не возьмут новые родители, судьба их раздавит, впереди мрак, алкоголизм и безбрачие. Вот Стасов из соседней палаты, у него другая роль. Он будет ходить по юмористическим концертам, по музыкальным. В самый разгар вставать и демонстративно уходить из зала, бормоча что-нибудь вроде, да разве это смешно? да кому это нужно? кругом буря и бардак, а он тут шутит. Ну или поет. И что-то подобное будет делать каждый ее подопытный: месяца три-четыре, чтобы не примелькаться. Но этого хватит.
─ А зачем?
─ Все это незаметно будет подтачивать общество, которое и без того, знаешь… Особенно низы. И вот тут начнется мощная PR-кампания “Зверобора”. PR знаешь?
─ Да я в нем три года работаю.
─ Ну и все. Тогда ты в курсе, что PR-агентства ─ шлюхи, они за деньги хоть меня национальным героем сделают. А насиловал, скажут, потому что протестовал против того, что Аляску отдали. И все поверят. (Ромке было неприятно такое слышать: он считал, что PR ─ благороден.) Отовсюду посыплется: “Зверобор”, “Зверобор”, “Зверобор”… Выйдут гаденькие псевдоэксперты, врачи в поликлиниках станут ненавязчиво предлагать его как безобидную добавочку, появится какой-нибудь патриот, который скажет: “В противовес английским разработкам…” И конец. Спасения от него не будет. Попутно назовут анальгин ошибкой советской эпохи, и у людей в аптечках (а у старушек ─ в холодильниках) будет сплошной “Зверобор”.