Я назвался тоже.
– А почему вы в такой одежде? Разве вы не знали, что у нас физкультура?
– А нам пох…, ― начала Дианочка, но Катенька одернула ее, ― нет у нас другой одежды. Мы, видите, в девятнадцатом веке живем.
Ее подруги засмеялись.
– Ладно, давайте попробуем пробежаться.
Я достал секундомер.
– Пять минут вокруг зала.
Я свистнул в свисток. Девочки побежали. На них было страшно смотреть: каблуки тяжело стучали по деревянному полу, они придерживали шляпки, веера болтались на руках.
– Так, стоп, ― скомандовал я.
– Я ногу натерла, ― сказала Дианочка.
– Снимайте шляпы, перчатки и ботинки.
Девочки переглянулись.
– Нам нельзя.
– Под мою ответственность.
– Ага. Мы сейчас снимем, а нас выпорют.
– Не выпорют, никто не узнает.
– Спасибо. Заботливый. Знаем мы, проходили. За полгода наелись уже.
– Да я…
Но с Дианочкой уже случилась истерика.
– Свалился к нам тут. Нам этих троих недостаточно, что ли? Тоже хочешь нас за жопу ущипнуть? Давай. Ага. Там под платьем еще две нижних юбки, пока доберешься, весь интерес простынет.
Катенька с Дашенькой смотрели то на меня, то на нее, пытаясь успокоить. Я застыл, не зная, куда податься. Дианочка кричала:
– Непослушная? А ты посиди здесь, посиди. Сам-то в штанишках приперся. Легко тебе шагать? В камзол не хочешь переодеться.
Я, наконец, повысил голос:
– Прекратите кричать. Я тут учитель, в конце концов.
– А, учитель. Ну, жми, учитель, жми.
Она показала на кнопку.
– Дианочка, не надо, ― сказала Дашенька.
– Что не надо? Он же учитель! А мы не даем вести урок. Жми, скотина. Не хочешь, ну так я сама нажму.
И ко всеобщему ужасу она подбежала к стене и нажала на красную кнопку. Всеволод Федорович явился так быстро, как будто отдыхал за дверью. Он держал в руке длинный ореховый прут.
– Я же говорил, ― победно обратился он ко мне, ― которая? А, ты!
Катенька и Дашенька пугливо жались друг к другу, а Дианочка не думала и сопротивляться. Всеволод Федорович схватил ее за руку и потащил к “козлу”. Она вдруг истошно закричала:
– Просрали вы русско-японскую, Всеволод Федорович, просрали!
– Ах, ты маленькая сволочь. На императора Мэйдзи работаешь?
– Портсмутский мирный договор! Портсмутский мирный договор!
Дианочка продолжала орать. Всеволод Федорович впал в бешенство. Он бросил Дианочку на “козла” и задрал на ней платье. Стащил одну юбку, вторую. На пол полетели ослепительно-белые панталоны, чулки. Дианочка лежала босая, с бледно-синими худыми ягодицами. Если бы я увидел эту картину в кино или в голове, я бы приободрился. Но тут была жизнь или даже сильнее сказать ― реальность.
Всеволод Федорович приступил к наказанию. Он высоко занес свою мощную руку и ударил прутом Дианочку. Она хотела сдержаться, но вскрикнула, как будто тотчас же устыдившись своей несдержанности. Всеволод Федорович ударил второй раз, третий, четвертый. На ягодицах проступили тонкие розовые полосы, которые в общем ей даже шли. Дашенька почти плакала. Катенька стояла молча. Неожиданно для себя я шагнул к Всеволоду Федоровичу.
– Вы победили, ― громко крикнул я, ― Порт-Артур наш!
Он остановился. Пот заливал ему раскрасневшееся лицо. Он посмотрел на меня. Снизу мой взгляд манили ягодицы Дианочки, но я упорно смотрел в глаза Всеволода Федоровича. Он улыбнулся.
– С вами приятно иметь дело, ― сказал он. И вышел.
Девочки помогли Дианочке встать и одеться, укрыв ее платьями.
– Я поговорю с… кем-нибудь, чтобы вам разрешили заниматься в кроссовках, ― сказал я. ― Давайте теперь просто проведем разминку. Дианочка, можешь сесть, не занимайся с нами.
– Ага. Сам сядь. У меня там кровавое озеро Байкал. Куда садиться-то?
Меня задели ее слова. Как будто это я раскричался пять минут назад. Но я промолчал. Мы покрутили руками, поприседали, потянули ногу, потом оставшуюся. Покидали баскетбольный мяч в кольцо. Девочки выполняли команды молча, как машины. Они немного раскраснелись, но по-прежнему были угрюмы. Общение не задалось. Когда прозвенел звонок, снова пришел Всеволод Федорович и отвел девочек в другой класс. Я поймал его в коридоре.
– Всеволод Федорович, ― сказал я, ― хочу поговорить с вами. Как вы думаете, возможно ли достать девочкам кроссовки? В их несгибаемых ботинках совершенно нельзя заниматься.
Ему понравилось, что я сразу распознал в нем старшего, но не понравилась моя просьба.
– Куда там? Их же специально так учат. Имперский поп. Они полгода привыкают. А вы их разоружите.
– Но они мгновенно натирают ноги.
– Так вы зовите, я выпорю. И перестанут натирать.
– Всеволод Федорович, ― я решил подольститься к нему, ― порка ― дело хорошее, и вы, конечно, тут мастер. Но я говорю немного о другом. Тут как бы весь проект к черту не улетел. Упадет кто-нибудь со своих каблуков, и что будем делать?