— На лестнице, я сказал! Где все смогут увидеть, как он умирает. Четыре пули. У меня 45-й калибр, я выстрелю в голову.
Шарманка резко замолчала. На улице вдруг стало тихо.
— Еще есть два тридцать восьмых и «люгер», — продолжал Зип. — Выбирайте, кто какой хочет.
— «Люгер», — определился Куч.
— Отлично. Сиксто и ты, Папа, получите по тридцать восьмому. Игрушки у меня, сначала возьмем их, а потом раздобудем еще парочку. — Он помолчал несколько мгновений. — Второе, ты лучше останься здесь, Сиксто. Не спускай глаз с дома Альфи. Будь там, за углом. Вон то, первое здание.
— Ладно, — бесцветным голосом произнес Сиксто.
— Убедись, что он не ушел. Если выйдет, следи за ним. Если тебя не будет здесь, когда мы вернемся, мы станем искать тебя.
— Ладно.
— Что?
— Я сказал — ладно.
— Ладно, — повторил Зип. — Ну, пошли. — Он положил руку на плечо Куча, и они направились к его дому, Папа плелся один чуть в стороне от них.
— Ты как, на взводе, Куч? — спросил Зип.
— А? Да, наверное. Немножко.
— А я на взводе, парень. Этот день — начало всего, понимаешь, о чем я толкую? Началось!
— Да, так оно и есть, — согласился Куч.
— По воскресеньям ты вполне можешь сидеть себе на крылечке и щелкать орехи, особенно в такое жаркое лето. Но сегодня другой день. Сегодня надо сделать миллион вещей, так ведь? Вот что я тебе скажу, Куч, и из-за этого я прямо-таки на седьмом небе. Потому что мы стали действовать, понимаешь? Эх, парень, я так здорово чувствую себя!
Куч усмехнулся, когда вся троица вошла в здание.
— Да уж, скоро и Альфи почувствует себя очень здорово, — заметил он.
Сиксто стоял на углу рядом с кафе, наблюдая за домом Альфредо и нервно покусывая нижнюю губу.
А внутри кафе Джефф протянул Луису бумажку с предсказанием.
— Ну и как тебе это нравится? — спросил он.
— «Будь терпелив и набирайся решимости, — читал Луис, — и ты доведешь все начатое до конца».
— Н-да, — протянул Джефф. — Во сколько открывается «Ла Галлина»?
— А я-то надеялся, что ты уж позабыл про «Ла Галлину».
— Ну, раз уж я все равно здесь… — Джефф, пожав плечами, умолк. — Так в какое время открывается заведение?
— Сегодня воскресенье, — ответил Луис, — «Ла Галлина» — бар помимо всего прочего. Так что раньше полудня и не надейся.
— Тогда у меня еще куча времени.
— Если бы ты внял моем совету…
— Эй! Эй, ты! — раздался чей-то голос, и оба одновременно обернулись в сторону улицы. Казалось, что Энди Паркер материализовался из ниоткуда. Приближаясь к Сиксто, стоявшему на углу, он кричал: — Эй! Эй, ты!
Перепуганный, Сиксто дюйм за дюймом стал отступать.
— Я? — переспросил он. — Я?
— Чем это ты занимаешься? — спросил Паркер, подходя к нему почти вплотную.
— Ничем… Просто стою…
— К стене!
— А?..
Паркер схватил его за грудки и с силой прижал к подпорке крыши кафе.
— Я сказал к стене!
— Я… я же ничего такого не сделал, — лепетал Сиксто. — Я просто…
— Наклонись!
Сиксто, вперив в него невидящий взгляд, не шелохнулся.
— Наклонись, черт тебя подери! — заорал Паркер.
Сиксто все еще не мог понять, что происходит. Детектив же, окончательно разъярившись из-за того, что его приказы не выполняются, со злостью ударил Сиксто в живот, а потом, когда тог согнулся пополам от боли, прижав руки к животу, добавил ему по шее. Резко развернув парня к стене лицом, Паркер гаркнул:
— Руки на стену ладонями, черт тебя подери, делай, что я говорю!
Сиксто, оглушенный сильной болью, попытался было выпрямиться, снова схватился за живот, но тут же конвульсивно вскинул руки, потому что Паркер двинул ему кулаком под ребра. Дрожа от страха, Сиксто, подняв руки, уперся ими в стену. Паркер проворно обыскал его. Он делал это тщательно и с энтузиазмом, словно не замечая Фрэнки Эрнандеса, который как раз шел по улице и остановился у кафе при виде этой сцены.
— Повернись! — опять заорал Паркер. — Выкладывай все из карманов! Все на землю! Быстро!
Эрнандес подошел к ним.
— Оставь его, Энди, — сказал он и повернулся к Сиксто: — Собери все, малыш.
Сиксто замялся, испуганно переводя взгляд с одного детектива на другого.
— Дуй отсюда, быстро! Пошевеливайся!
Сиксто помедлил еще мгновение, а потом порхнул за угол и понесся прочь по авеню.
— Вот спасибо, Фрэнки, — саркастически поблагодарил коллегу Паркер.
— В Уголовном кодексе ничего не сказано о мальчишках, занимающихся своими делами, Энди.
— А кто говорит, что он совершил преступление? — огрызнулся Паркер. — Но предположим, что у этого невинного мальчика в кармане пакетик героина?
— Не было у него ничего. Он не наркоман, и ты это прекрасно знаешь. Он из хорошей семьи.
— Ой, правда? Ну да, наркоманов, конечно, нет в хороших семьях, так? Но представь, что героин у него все же был, а, Фрэнки? Просто предположи?
— Что у него теперь есть точно, так это презрение к полицейскому, который ни за что ни про что ударил и обыскал его.
— Мне кажется, вы очень усердно разыскиваете людей, которые делают что-то нехорошее, — подал голос Джефф.
— Точно, моряк, — согласился Паркер. — Днем и ночью. Этот парень ведь принадлежит к уличной банде, разве нет? Видали его форменную рубашку, а? Вы же не думаете, что я просто обираю мальчишек на улице?
— У этого малыша, возможно, все же есть чувство собственного достоинства, — заметил Эрнандес. — Так что успокойся и…
— Ладно, ладно, забудь про него, про этого паренька, идет? Ты уж никак решил, что я обработал его резиновой дубинкой. — Он помолчал. — Далеко направляешься?
— Повидаться с женой Гомеса, — ответил Эрнандес.
— А она та еще штучка, эта Гомес. Почти пятьдесят, но у нее все еще как надо. Ты уверен, что идешь именно по делу, Фрэнки?
— Уверен, — отрезал Эрнандес.
— Ну ладно, раз уверен, тогда до скорого. Никаких сведений о Миранде не поступало?
— Пока я был в участке, нет.
— А знаешь, — задумчиво произнес Луис, — я думаю, что Фрэнки прав. То есть я не указываю тебе, как ты должен выполнять свою работу, Энди. Не подумай ничего такого. Но паренька ты здорово испугал таким обращением. Что я хочу сказать… ну… на острове так не поступают.
— В Пуэрто-Рико нет проблем с юношескими бандитскими группировками, — сухо заметил Паркер.
— Нет, конечно нет, но я же не о том. Просто мне показалось, что это было… я не знаю… надо было немножко поуважительнее, что ли.
— Поуважительнее к чему? К выходному? — сострил Паркер и расхохотался.
— Вот, теперь ты еще и насмехаешься, — обескураженно вздохнул Луис.
— Я? С чего бы мне насмехаться над твоей родиной?
— Просто… знаешь… мы ведь бедные и голодные, это правда. Но в центре города есть рыночная площадь, и розовая церковь, и манговые деревья. И ты всегда можешь зайти на рыночную площадь поболтать с друзьями. И ты человек, и все знают, как тебя зовут. Это важно, Энди. Там ты знаешь, кто ты.
— А кем ты там был, Луис? — Паркер прищурился. — Губернатором?
— Ай, он опять шутит, — огорченно заметил Луис. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, правда, Фрэнки?
— Да. Понимаю.
— А здесь порой чувствуешь себя потерянным. Ведь без личности нет ни гордости, ни уважения.
— Я тоже понимаю о чем ты, Луис, — вступил в разговор Джефф. — Примерно то же я говорил о Флетчере. Там можно затеряться в людской массе, смешаться с ней и забыть, кто ты есть.
— Да, именно. На острове людей уважают, и жизнь… и смерть уважают тоже. Здесь жизнь дешевая, а смерть еще дешевле. А на острове… — Он помолчал, словно давая себе время вспомнить, словно давая своим мыслям вырасти и расцвести. — На острове, в городах, когда кого-то хоронят, гроб на плечах несут по главной улице, а за гробом идут плакальщики.
— Да, я знаю, — тихо произнес Эрнандес. — Отец рассказывал об этом.
— Владельцы магазинов стоят у входа, а когда гроб проносят мимо, закрывают двери. Так они выказывают уважение к умершему. Они как бы говорят: «Я не буду отвлекаться на дела, пока тебя проносят мимо, друг мой».