Да нет, это было бы подло!
Мы молчим.
Он продолжает смотреть в окно, но вряд ли видит там что-то, кроме черноты неба.
Я бессмысленно рассматриваю узор на пледе. Том самом, который Шаррэль не поленился взять собой, чтобы мне не было холодно во время полёта.
Что мы делаем? Как до такого дошли?
— Слушай… — начинаю несмело.
— Послушай… — порывисто оборачивается инкуб.
— Ты первый! — предлагаю, справившись с первой растерянностью.
Оттаяв от моей улыбки, он возвращается, садится рядом и испытующе, с самым серьёзным видом, предлагает руку. Едва я кладу свою ладонь поверх его, крепко переплетает наши пальцы и для надёжности накрывает их второй ладонью.
— Ты ведь не думаешь, что я в самом деле считаю тебя едой?
— Нет, Шаррэль.
Причина нашей дружбы не может быть в этом! Он заботится обо мне, не требуя взамен ничего, кроме возможности узнать меня лучше, найти ответ на загадку. Никто не стал бы прикладывать столько усилий ради тех крох энергии, которые получает с моими эмоциями.
— Но тебя беспокоит, что я наполовину инкуб?
— Иногда… Редко, на самом-то деле. Извини, что подняла тему «еды». Если бы не Ольдисс, я б об этом даже не думала.
По крайней мере, не подозревала бы Шаррэля в том, что он мною пользуется. А вот ревновать — ревновала б, тут уж ничего не поделать. Шаррэль мне слишком дорог и интересен, чтобы с кем-то его делить.
— Тогда в чём дело? — мягко спрашивает он, не подозревая, какие эгоистичные мысли кружатся в моей голове.
— Мы знакомы всего ничего, а ты уже пытаешься меня ограничивать.
Шаррэль осмысливает претензию молча, задумчиво перебирая мои пальцы, а потом обезоруживающе улыбается:
— Я очень тобой дорожу. Не считая семьи, у меня впервые появился человек, с которым можно оставаться собой и быть принятым. Это невероятное чувство… Оно настолько сильное, что не умещается в груди и даже порой обжигает, но я никогда ни на что его не променяю. Мне хочется быть с тобою всегда, постоянно. Заботиться о тебе. Беречь. Хочется, чтобы ты улыбалась. Ты для меня особенная, Ирочка. Я тобой очарован.
В другое время я бы смутилась, но сейчас стараюсь не обольщаться, призвав на помощь изрядно оскудевшие остатки здравого смысла. Во-первых, «очарован» — это ещё не «влюблён». Инкубы в принципе не умеют любить, а наги впервые влюбляются в свою пару, и если бы я вдруг оказалась ею, то, наверное, давно уже знала. А во-вторых, симпатия — не оправдание для его недавнего поведения. Признание — не повод позволять хитрому демону забрать контроль над моей жизнью.
— Я тоже очень тобой дорожу, Шаррэль, и мне важно твоё мнение, но я взрослая. Не нужно меня опекать.
Инкуб, ожидавший ответа с какой-то затаённой надеждой и блеском в глазах, смеётся, откинувшись на спинку дивана.
— Не смешно! — возмущаюсь. — Хоть я и выгляжу, как подросток, мне двадцать три года! Я привыкла справляться со всем сама!
— Ещё как смешно! — обессиленно качает он головой. — Смешно! Ты даже не представляешь, насколько…
Сколько можно принимать меня за ребёнка? Его упорное нежелание видеть правду прямо-таки раздражает!
— Хватит пытаться всё превратить в шутку!
— Не сердись… Шутить — единственное, что мне сейчас остаётся. Или смеяться, или совсем отчаяться…
— Просто перестань решать за меня!
— Не могу, — пожимает плечами. — Я о тебе волнуюсь и хочу позаботиться. Разве это плохо?
— Не играй словами! Мы это уже обсуждали!
— Ну зачем тебе жить в империи?.. О! — озаряет его. — Тебе понравилась Ольдисс? Если хочешь, можем пойти к ней. Пообщаетесь.
Пойти к той суккубе?
— Нет уж, спасибо…
— А в империи таких большинство! — с ноткой торжества обещает он. — Неужели же ты хочешь видеться с ними каждый свой день?
Нет, разумеется! Но если там Тим…
— Если я решу задержаться, то сделаю это не из-за демонес, Шаррэль.
Даже намёк на Тимура ему неприятен, но руку мою инкуб не отпускает. Хмурится, задумчиво поглаживая большим пальцем запястье и, наконец, спрашивает:
— С этим твоим Тимуром ты тоже всё время спорила и никогда не слушалась, да?
— Спорила, — улыбаюсь я воспоминаниям. — Но он всё равно всегда поступал по-своему.
— А другие мужчины? Ты с кем-нибудь встречалась?
— Тим всех разогнал! — смеюсь. — Он был мне кем-то вроде брата и отца одновременно.
— Тебе не хотелось большего?
— Нет. Лет в пятнадцать, правда, я думала, что влюбилась в него, но со временем это чувство сменилось другим, более спокойным, ровным и глубоким. Мы не связаны кровью, но он мне родной.
— Он тебя ограничивал, но ты не обижалась? — изгибает бровь демон.
— Нет! — признаюсь со смешком. — Привыкла. К тому же, Тим никогда не делал ничего плохого.
— А я разве делаю?
— А кто заманил меня в кабинет директора и чуть не свёл с ума ароматом своей крови? Ты хоть представляешь, как близка я была к тому, чтоб на тебя напасть?
— Если б я так не сделал, ты ни за что бы не призналась и до сих пор сидела бы голодной. Или кого-нибудь покусала.
— Не покусала бы. Дети меня не привлекают.
— Да-а? — вкрадчиво переспрашивает он, вдруг заинтересовавшись. — А я? Я, значит, кажусь тебе аппетитным, да?
В памяти невольно шевельнулись воспоминания: густой, терпко-травяной аромат его кожи, умопомрачительно-желанный вкус крови, который я тогда почти ощутила на своём языке… Какое, наверно, наслаждение — вдыхать этот тёплый запах, прильнув губами к трепещущей от возбуждения жилке на его шее, слушать взволнованные удары сердца, смакуя и предвкушая…
Поймав себя на том, что хищно облизываюсь, жадно вбирая в себя аромат слишком близко сидящего мужчины, смущённо и испуганно отшатываюсь. Но не могу высвободить руку из плена его ладоней.
— Шаррэль! Отпусти немедленно!
— Всё хорошо, — убеждает с улыбкой, пытаясь затащить к себе на колени. — Посиди со мной.
Я изо всех сил сопротивляюсь.
— Чему ты радуешься?! Хочешь, чтобы я тебя укусила? Мазохист?
Расхохотавшись, он всё-таки отпускает, и я нервно забиваюсь в угол второго дивана.
Что за ерунда? Даже зрение перестроилось на вампирское и клыки удлинились… Откуда опять это желание вонзить в него зубки? Я же недавно пила таблетки!
— А ты и правда проголодалась… — замечает инкуб изменения.
— Это ты меня до такого довёл… — ворчу, пытаясь абстрагироваться от соблазнительного горько-травяного аромата, который, кажется, заполнил всю маленькую каюту.
— Ира, — снисходительно улыбается он, — если хочешь, я разрешаю тебе попробовать. Мир не рухнет и наши отношения не изменятся, если ты это сделаешь.
По-моему, от этих его слов мир как раз и обрушился, угодив мне прямо по темечку.
— С ума сошёл говорить такое вампиру? — с трудом погасив мгновенный порыв напасть, намертво впиваюсь пальцами в диван, глядя на беззаботного демона широко распахнутыми и мерцающими красным глазами. — Серьёзно, Шаррэль, твоё душевное здоровье порой меня беспокоит…
А он, снова засмеявшись, подмигивает:
— Ну, может, я надеюсь, что моё безумие будет заразно, и мы, наконец, разделим его на двоих?
Глава 24
— Почитаешь мне вслух? — подозрительно ласково спрашивает Шаррэль, вынув из своего рюкзака толстенный талмуд.
— Что это? — уточняю опасливо.
На потрёпанной кожаной обложке эльфийская вязь, из которой ничегошеньки не понятно.
— Ну как же? — ухмыляется. — Тут ведь написано, присмотрись.
— Терпеть не могу эльфийский… — тоскливо признаюсь я, уже догадываясь, к чему идёт дело.
— Это сказки, — снисходительно хмыкает он. — Я взял их специально для тебя.
— Я не настолько знаю эльфийский.
— Ну хорошо, — улыбается, снова пересаживаясь ко мне. — Будем читать вместе. Я оставлю тебе кусочки попроще.
— Может…
— Неа!
Интересно ли слушать сказки в двадцать три года? О, ещё как! Особенно, если их читает инкуб с чарующе глубоким голосом. Правда, читает он на эльфийском, который я понимаю в лучшем случае через два слова, да ещё и останавливается на самых важных местах, коварно подсовывая книгу мне, но… Это мелочи. Читать с Шаррэлем настолько увлекательно, что мы даже на ужин не прерываемся. Эльфийский в его исполнении звучит, словно пение, и я готова слушать часами, завидуя и восхищаясь одновременно. Хорошо ещё, что он не смеётся, внимая моим попыткам переводить!.. Хотя грудь, к которой я прислоняюсь спиной, иногда всё же подрагивает.