И мрачный, как мрачные севера ночи,Он молвит, насупивши брови на очи:«Все водное – водам, а смертное – смерти;Все влажное – влагам, а твердое – тверди!»
И, послушные веленьям, Ветры с шумом понеслись, Парус сорвали в мгновенье; Доски с треском сорвались. И все смертные уныли, Сидя в страхе на досках, И неволею поплыли, Колыхаясь на волнах.
Я один, на мачте сидя, Руки мощные скрестив, Ничего кругом не видя, Зол, спокоен, молчалив. И хотел бы я во гневе, Морю грозному в укор, Стих, в моем созревший чреве, Изрыгнуть, водам в позор! Но они с немой отвагой, Мачту к берегу гоня, Лишь презрительною влагой Дерзко плескают в меня.
И вдруг, о спасенье своем помышляя,Заметив, что боле не слышен уж гром,Без мысли, но с чувством на влагу взирая,Я гордо стал править веслом.
Желания поэта
Хотел бы я тюльпаном быть,Парить орлом по поднебесью,Из тучи ливнем воду литьИль волком выть по перелесью.
Хотел бы сделаться сосною,Былинкой в воздухе летать,Иль солнцем землю греть весною,Иль в роще иволгой свистать.
Хотел бы я звездой теплиться,Взирать с небес на дольний мир,В потемках по небу скатиться,Блистать, как яхонт иль сапфир.
Гнездо, как пташка, вить высоко,В саду резвиться стрекозой,Кричать совою одиноко,Греметь в ушах ночной грозой…
Как сладко было б на свободеСвой образ часто так менятьИ, век скитаясь по природе,То утешать, то устрашать!
Память прошлого
Помню я тебя ребенком,Скоро будет сорок лет;Твой передничек измятый,Твой затянутый корсет.
Было в нем тебе неловко;Ты сказала мне тайком:«Распусти корсет мне сзади;Не могу я бегать в нем».
Весь исполненный волненья,Я корсет твой развязал…Ты со смехом убежала,Я ж задумчиво стоял.
Разница вкусов
Казалось бы, ну как не знать Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах – пустословье? Однако ж раз, в какой-то праздник,Случилось так, что с дедом за столом, В собрании гостей большом,О вкусах начал спор его же внук, проказник,Старик, разгорячась, сказал среди обеда: «Щенок! тебе ль порочить деда? Ты молод: все тебе и редька и свинина; Глотаешь в день десяток дынь; Тебе и горький хрен – малина, А мне и бланманже – полынь!»Читатель! в мире так устроено издавна: Мы разнимся в судьбе: Во вкусах и подавно;Я это басней пояснил тебе. С ума ты сходишь от Берлина; Мне ж больше нравится Медынь.Тебе, дружок, и горький хрен – малина, А мне и бланманже – полынь.
Письмо из Коринфа
Посвящено г. Щербине
Я недавно приехал в Коринф.Вот ступени, а вот колоннада.Я люблю здешних мраморных нимфИ истмийского шум водопада.
Целый день я на солнце сижу.Трусь елеем вокруг поясницы.Между камней паросских слежуЗа извивом слепой медяницы.
Померанцы растут предо мной,И на них в упоенье гляжу я.Дорог мне вожделенный покой.«Красота! красота!» – все твержу я.
А на землю лишь спустится ночь,Мы с рабыней совсем обомлеем…Всех рабов высылаю я прочьИ опять натираюсь елеем.
«На мягкой кровати…»
Романс
На мягкой кроватиЛежу я один.В соседней палатеКричит армянин.
Кричит он и стонет,Красотку обняв,И голову клонит;Вдруг слышно: пиф-паф!..
Упала девчинаИ тонет в крови…Донской казачинаКлянется в любви…
А в небе лазурномТрепещет луна;И с шнуром мишурнымЛишь шапка видна.
В соседней палатеЗамолк армянин,На узкой кроватиЛежу я один.
Древний пластический грек
Люблю тебя, дева, когда золотистыйИ солнцем облитый ты держишь лимон,И юноши зрю подбородок пушистыйМеж листьев аканфа и белых колонн.
вернуться
9
В первом издании (см. журнал «Современник», 1853 г.) эта басня была озаглавлена «Урок внучатам» – в ознаменование действительного происшествия в семье Козьмы Пруткова.