Сегодня мои мысли ушли во времена тамплиеров и почему до сих пор никто не нашёл их сокровища, спустя столько веков. Ведь этим занимаются огромное количество людей во всём мире, от историков и археологов до обычных кладоискателей и любителей приключений. Неужели никто за все эти годы даже случайно не набрёл на них? Остановившись на том, что это золото давно уже было конвертировано во что-то другое, которое все знают и видят, я успокоился. Вот так в эти дни мой мозг развлекал себя.
Ноябрьское солнце только в середине дня дарило мягкое приятное тепло, а уже под вечер было не в состоянии остановить холодный воздух, который заставлял меня покинуть сквер и вернуться в палату, бесцельно смотря очередное наигранное шоу по телевизору. И только когда за окном становилось темно, я включал ночник, и рука сразу тянулась за книгой.
Восстановление плеча, по словам хирурга, шло согласно графику. Всё чаще появлялось ненавязчивое чесание, и только во время перевязки я напрочь забывал о нём, но это не сильно меня беспокоило. Больше всего мне хотелось посетить парикмахерскую, потому что уже не мог без улыбки смотреть на себя в зеркало, созерцая заросшие виски, постоянно прилизывая их за уши водой. Палата была очень уютной, но больница, это здание, из которого всегда хочется сбежать. По крайней мере, для меня так исторически сложилось ещё с детства. Как бы хорошо за тобой не ухаживали, и вокруг ты был окружён комфортом, не нуждаясь ни в чём, кроме цирюльника, всё равно ощущение свободы здесь не присутствовало. Иногда очень хотелось выйти из неё утром, после завтрака и незаметно исчезнуть, погуляв по городу целый день, но не понаслышке знакомый с такими понятиями, как субординация и режим, сразу отбрасывал это желание в сторону. Командиром для меня на данный момент был хирург, и я беспрекословно выполнял все его требования. Сказал находиться здесь и дальше сквера не уходить, значит, так тому и быть.
Книга «Каторга» произвела на меня большое впечатление и, отдышавшись после неё один день, я взял в руки «Три возраста Окини-сан». Эпиграфом были прекрасные строки японской поэтессы Есано Акико, которые сразу и на всю жизнь заняли своё видное место в моей памяти:
Нить самого светлого чувства вела этот роман, и я не мог не поддаться этому порыву. Пролистывая свою небольшую телефонную книгу на мобильном, я всегда останавливался на одном имени. Елена работала в заводской лаборатории химического анализа, куда однажды мне пришлось занести пробу металла, так как не работала пневматическая почта. Там увидел её впервые и уже не смог забыть. Девушка, которая свободно оперировала химическими терминами, досконально знала механизм реакций, явно обладала высоким интеллектом, что сразу со всей силы зацепило меня. И вскоре, как мальчишка, искал любую причину посетить лабораторию, чтобы встретиться. Однозначно, я тоже её заинтересовал, но…, как всегда найдётся этот предлог. В её понимании у нас была большая разница в возрасте, она только окончила университет, а у меня на горизонте уже начал светится четвёртый десяток, поэтому наши отношения не перешли границу дружбы. После закрытия завода она уехала с родителями в центр, и эти два года ничего не знал о ней, кратко поздравляя с праздниками, стараясь не мешать ей своим вторжением в личную жизнь. Я смирился с этим, но эта книга снова заставила часто думать о ней, наивно полагая, что после запуска завода, она вернётся в город. И лишь откидывая чувства, ставил себя на место более рассудительной и холодной мыслью, что за эти пару лет, скорей всего, она уже вышла замуж.
Несмотря, что ночи становились всё холоднее, я спал с открытым наполовину окном, так как на удивление, отопление в больнице и непосредственно у меня в палате было весьма ощутимо. В этот вечер температура на улице приблизилась к нулевой отметке, и на ночь небо затянуло тяжелыми облаками. На улице был штиль, и штора лишь изредка слегка выгибалась под действие небольшого забрёдшего ветерка, который разбавлял свежестью сухое тепло от батареи, наполнявшее всю палату. Время приближалось к десяти вечера. Отложив книгу, чувствуя, что глаза уже закрываются сами, я потушил светильник на тумбочке и сразу уснул, не успев даже подумать о чём-нибудь бесполезном. За всё время пребывания в больнице я не видел нормальных снов. Они напоминали коллажи из непонятных отрывков, не связанных друг с другом и, как правило, проснувшись, сразу забывал это ассорти. Мозг, наверное, так был перегружен моим похождением, что на время стёр его, так как ни разу во сне не нарисовав мне малоприятные сюжеты с лесом и волками.