Стихотворение «Уж на холмах поник овес...» – сказка, бередящая душу. Музыкант-волшебник, по ночам, оставив дом, играл «песенку на вспышках звезд», упавшую в реку звезду «ловил концом смычка и девушкам дарил».
Когда же солнце, наконец,
Вставало из озер
И день веселый на коне
Разбрасывал узор –
Он шел за солнцем молодым.
Дорогой горных чащ,
И праздник улетал за ним,
Как легкий, яркий плащ.
Нельзя не улыбнуться, читая напевные слова:
Под водой
Скользят слова.
По воде
Плывет луна
И другой завидует она,
Такой
Высокой!
С берега
Малыш-курносик
Видит две луны и просит:
– Ночь, поиграй на серебряных тарелочках!
Несколько строчек – в них изумляющие ассоциации, доступные только детям. Их взгляд, словно волшебная палочка, оживляет мир, привычный для взрослых.
Кто так поймет творчество композитора, пианиста, скрипача, если не поэт-лирик?! Им дано почувствовать эфир гармонии и, став ее выразителями, донести до своего читателя. Вспомним речь Александра Блока, посвященную памяти А.С. Пушкина.
«Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он – сын гармонии, поэт»[7].
Думаю, не случайно несколько стихотворений Бориса Смоленского посвящены музыке: «Уж на холмах поник овес...», «Скрипач», «Музыкант».
Их герои – талантливые музыканты.
Скрипач-исполнитель служит людям, дарит им праздник:
К долинам дальних городов
Сходил он, и тогда
На башнях флагами его
Встречали города.
И становилось всем легко –
Пускай и день померк.
До самых синих облаков
Взвивался фейерверк.
Скрипач-виртуоз, единственное богатство которого – скрипка. Сам третий день не евший – «последний грош отдал за два кусочка канифоли». Насквозь промокший – скрипку завернул в плащ и плотный сверток «прижал к груди, как сына».
Лишь своей игрой он может оплатить скудный ужин и ночлег. Сила искусства, его влияние на человека – главная тема произведения, начатая диалогом скрипача и хозяина таверны:
…– Я музыкой плачу тебе.
И он
Стал у окна развертывать свой плащ,
И из плаща достал футляр скрипичный,
А из футляра - скрипку,
И огонь
Сверкнул и ожил в потемневшем лаке.
– Что музыка твоя, скажи на милость?
Тут это не ходячая монета.
За музыку твою я дать могу
Лишь запах блюд, дымящихся из кухни.
– Ты музыки хотел?
Ну что ж, держи!
И послышался звон дублонов, именно те, знакомые ему звуки, которые только и умел отличать хозяин таверны. Финал стихотворения – торжество Таланта над серостью, музыки над убогостью:
Все смолкло...
И скрипач смычок отвел
Широким жестом. Как свою рапиру
Отводит победивший шевалье.
Другой музыкант, собравший зал консерватории, своей игрой воскрешал «неудобное», что не хотелось помнить присутствовавшим:
А люди, как обвиняемые, сидели
И боялись вздохнуть глубже.
Но старое вставало, мучило, жгло,
Насильно загнанное,
начинало метаться –
И самым сильным становилось тяжело,
Выходили, чтобы при всех
не разрыдаться.
Играть, так, чтобы отозвались струны души множества разных людей — слушателей, нужна особая мелодия, созданная талантливым композитором. Талант и труд не отделимы друг от друга. Сколько терпения, эмоциональных и физических усилий, наконец, времени требует творческий поиск композитора, пока мелодия, извлеченная из хаоса звуков, не обретет гармонию, став голосом души, запечатленным в нотах. Вдохновение вне времени. Шестнадцатилетний поэт знакомит нас с композитором-скрипачом, поглощенным творчеством, и не замечающим наступления ночи. Ускользающая мелодия и скрипка – только они владеют им.
И скрипка с криком металась, рвалась —
Взорвись, пропылай, сгори!
Но тонкие пальцы душили, ярясь,
Как хрупкую шею — гриф.
Все было не то. Он, казалось, не мог
Постичь сумасшедшую власть,
И музыка с бешеных пальцев его
Взлетала, взвивалась, рвалась.
Три звука!.. А дальше ушло во мглу.
Луч света — и снова мгла.
И мертвые ноты легли на полу,
Как после побоищ тела.
Не то! И клочки полетели кругом,
Он рвал, и еще, и еще.
Метался по мятым трупам врагов
И снова хватал смычок.
И снова, полмира к плечу подняв,
И музыки негде брать.
И снова проклятье. И снова не то,
И снова — сгори, но играй!
И только к утру, когда воздух иссяк
И не было сил у смычка,
Рассвет засверкал на безумных ногтях,
На кровью налитых зрачках,
Он выпрямился.
Композитор – первый, кто оценил свое сочинение. Возбуждает радость от завершения работы, одолевает тревога о будущем «новорожденного», чувствуется усталость до изнеможения,– в предрассветный час он принадлежал только своему миру. Опытный профессионал понимал, что новое произведение не многим сразу откроется, и был готов к такой участи. Лишенный тщеславия, для себя же знал, что созданное им – подъем на следующую ступеньку творчества:
Ну что, не гордись. Не понят никем,
Ты все-таки вещь создал.
В творчестве многих поэтов присутствует Поэт, как лирический герой. Поэт Бориса Смоленского представлял себя одним из звеньев цепочки, соединяющей тех, кто выбрал Поэзию своей судьбой, и одновременно гражданином мира и современником всех веков:
И я рвусь через ветер постылый,
Через лет буреломный навет.
Я когда-то повешен в Париже,
Я застрелен на двух дуэлях,
Я пробил себе сердце навылет,
Задохнулся астмой в Москве.
В эту ночь я зачем-то Крейслер…
Анафора, повтор местоимения «Я», концентрирует внимание читателя именно на этом слове, как ключевом для раскрытия темы стихотворения: жизнь поэта не ограничивается хронологическими рамками, его творчество – один их мазков на картине мировой культуры. (Будет ли это штрих или образ – проявится лишь с годами).
Однако, вспоминая имена поэтов прошлого (Франсуа Вийона, А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова, В.В.Маяковского и Эдуарда Багрицкого), скрипача и композитора Фрица Крейслера, Борис не упоминает ни о ком из современников. Почему? Ответ – в истории русской поэзии периода 30-х годов: «Как лес восстановить по пням?»