Только голова раскалывается от всех этих ковыряний в мозгах. Выпростанная из-под одеяла рука показалась чужой. Как будто пришили впопыхах, не задумываясь о функциональности, а кожа была полосатой. Бледно-синие полосы перекрещивались с яркими кусочками розового цвета. Из неких глубин сознания выплыло знание. «Пересаженная кожа». Мелкий зуд уже поднадоедал и ей пришлось выбираться из завалов одеял и подушек. Движение в какой-то мере чуть успокаивало. Тело нехотя, но слушалось.
Но все равно чуть не рухнула на пол мордой вниз.
Чертово одеяло запуталось в ногах, словно отпускать не хотело.
Первое, что попалось в глаза, было огромное, чуть ли не на всю стену, зеркало в резном обрамлении. Дерева тут явно не жалели. Это же зеркало, ничуть не умаляя, показало ей исхудавшее до состояния скелета неказистое тело с непропорционально выглядевшей головой. Без волос голова казалась надутым шариком, посаженное на тоненькую шею и прицепленной к торчащим ключицам. Длинная хламида в пол скрывала все остальное, но тяжелый вздох все равно вырвался. Что там под одеждой было, она прекрасно понимала, оглядывая ниточки рук. Сокрытое наверняка выглядело не лучше.
Если не хуже.
По лицу и шее тоже очень сильно выделялись розовые полоски. Внезапно возникло ощущение нехватки чего-то очень важного на щеке. Очень старого.
И по всей видимости, не очень-то и нужного.
И кожа казалась ей ненастоящей. С чужого плеча. Будто кто-то содрал с кого-то кожу, и натянул на нее. Собственная кожа была какой-то… неудобной. Не по размеру.
Вкривь-вкось сшитая и напяленная на непослушное тело.
И чесалась. Везде.
Но воспоминаний не вылезло никаких.
Вообще никаких.
Только пальцы подрагивали на уровне бедер, словно желали схватиться за что-то. А вот этого непонятного чего-то действительно не хватало. Еще бы вспомнить, чего именно.
А еще ей было невероятно спокойно. Она все ждала, когда же вылезет хоть какая-нибудь искорка истерики или чего подобного. Но нет. И как ни странно, при всем это она была спокойна, как космический корабль.» Корабль? Почему корабль? И почему именно космический?».
От созерцания собственного отражения ее отвлек стук. Настырный, но тихий перестук раздавался от двери, и повторялся снова и снова, пока она не догадалась спросить вслух.
— Кто… там?
— Ваш завтрак, госпожа, — ответил ей бодрый до зубовного скрежета голосок.
— Входи…те, — собственный робкий отзвук чуть покоробил.
Дверь тут же распахнулась и впустила довольно рослую, крепко сбитую девицу, чей вид никак не вязался с приветливым голоском. Невольно сравнив свой рост с ее, она невольно поджала губы. Вошедшая девушка довольно споро и ловко, привычными движениями разложила кроватный столик и красиво расставила несколько глубоких чашек и стаканов, снимая те с вкаченного за собой небольшого столика.
— Простите, госпожа, но пока у вас строгая диета. Придется чуть-чуть потерпеть. Но доктора обещали, что совсем скоро вы сможете есть, все что захотите.
С каждым издаваемым звуком от писклявой дородной гостьи ее голова все больше склонялась набок. Было любопытно, как долго эта щебечущая девушка сможет терпеть ее немигающий взгляд.
Не то чтобы ей хотелось напугать.
Просто так было удобнее смотреть за ее руками. Но открыла рот первой, едва та выжидающе уставилась в ответ, разложив все притащенное на столике.
— Кто ты? Как тебя… зовут?
Лицо девушки заметно помрачнело.
— Меня зовут Мэллия. Я ваша личная прислуга, госпожа. А вы…. Совсем ничего не помните да?
Скукоженное лицо не навевало абсолютно ничего. Никаких воспоминаний, ни ассоциаций.
— Прости…те. Нет. Совсем ничего, — сокрушённо покачав головой, ответила, как есть. — А… А я? Как зовут меня?
Девушка, не заморачиваясь, тут же разревелась. Провожая растерянным взглядом спину тоже сбежавшей Мэллии, она только пожала плечами. Тут тоже выбирать было не из чего. Других посетителей вроде не наблюдалось и она залезла на кровать. Белая субстанция в очередной плошке не вызывала ничего, кроме странного чувства непонимания.
На вкус тоже была никакая.
«И чего все сразу в рев? Мама… папа. Личная служанка. Надо же. Мама плачет, Мэллия тоже. Меня так любят? За меня так беспокоятся? Хоть бы сказали, как меня зовут. Чего сбегать-то сразу? Как же меня зовут? Как я живу? Жила…».
Осознание того, что теперь у нее все будет с чистого листа, вдруг подарило невыразимую радость.
«Это же теперь можно будет изучать все заново. Что было раньше? Теперь все будет иначе? Или нет? И что будет, когда я вспомню прошлую жизнь?»
Ну хоть невнятная каша синего цвета оказалась сладкой.
Через силу впихнув в себя все предложенное и добровольно выпив все жидкости, она улеглась, бессмысленно таращась в потолок. Голова снова начинала раскалываться от разбегающихся мыслей.
Так и валялась, пока жуткая резь в животе не согнула ее пополам. Ее вырвало всем съеденным прямо на покрывало. Непрекращающиеся колики вырывали изо рта невнятные хрипы, запечатав желчью горло. Влетевшая на звуки служанка сразу бросилась к ней.
— Госпожа, что…
Дородной Мэллии хватило одного взгляда на столик с пустой посудой.
— О боги! Госпожа! Зачем! Зачем вы это выпили?! Это же было для полоскания пальцев, госпожа!
Скрюченная на постели в загогулину, она и не заметила, ка в комнату влетели еще люди. Ей уж точно повезло, что среди них был и врач.
Гаснущее сознание не уловило действий этого человека, но хорошо поймало крики мамы, что истерично отчитывала прислугу.
— Ты же должна была понимать, что она не помнит! Ничего!
— Но… Миледи…
— Значит и не помнит, какая жидкость для чего! Идиотка!
Хлесткий звук пощечины оборвал связь с реальным миром.
«Ну что же… Добро пожаловать в мир незнания».
Именно с этой мыслью она проснулась.
Непонятное гудение вокруг вроде что-то всколыхнуло, но уцепиться за это не удалось. Тихие звуки работающей вокруг медицинской аппаратуры навевал ускользающие отголоски. Но все равно это недвусмысленно испарилось. Зато было ощущение чужого тепла, дарившее небывалое умиротворение. Миниженщина, названная ее мамой, лежала рядом, обнимая ее голову и совсем едва уловимо что-то напевала. Чутко заметившая пробуждение дочери, та чуть отодвинулась.
— Детка, все хорошо. Где болит? Можешь показать? Или сказать?
Хлопая глазами, она вдруг подумала, что эта женщина заслуживает гораздо большего, чем просто молчание. Тело сразу откликнулось тупой болью в животе, едва она повернулась на бок и обхватила миниженщину, благодарно зарываясь той под бок. Задохнувшаяся от нежности мать еще крепче прижала к груди голову дочери… и тихо заплакала.
— Прости, милая. Нам так жаль. Мы уже уволили эту дурочку. Она совсем забылась. И поставила тебе чашку с гигиеническим раствором для рук рядом с молоком. Ты раньше всегда требовала так делать. А ты и выпила.
Глухой смешок раздался из-под одеяла сразу.
— Я… Я сама виновата… мама. Я честно больше не буду пить все подряд. И… верни Мэллию. Мне так будет… проще.
— Хорошо-хорошо, родная. Все будет, как ты захочешь.
Надо же, прокатило.
— Мама? — спросила она, почти убаюканная теплом. Это слово было… каким-то неправильным для нее. Некрасивым каким-то. До зуда в зубах ненужным. Почти невыносимым. Но она списала это на свою память. — Мам… а как меня зовут?
Вздрогнувшая успокоившаяся мать ответила не сразу.
— Прости, родненькая. Для меня это так странно. Словно и не было этих тринадцати лет.
Необычный ответ взбудоражил, но мать еще сильнее обняла ее.
— Когда-то ты выбрала себе имя Элиста.
«А что, разве так можно? Элиста, значит».
Это имя было просто… пустым. Бесполезным.
Откровенным смущением матери можно было стены разрисовывать. Недоуменно поднявшая лицо она-Элиста уставилась на мать.
— Сама… выбрала? Когда-то?
— Понимаешь… твой папа… он когда-то служил в армии… И уже будучи женатым на мне, он попал в крупную переделку. Враги бросили его умирать в пустыне на какой-то всеми богами забытой планете. А ты была очень-очень маленьким ребенком и жила там. И ты спасла папу. Привела солдат прямо к нему. Папа даже говорил, что ты его остатками воды отпаивать пыталась.