— Тогда какой работы ты от меня хочешь? — с искренним недоумением поинтересовался Ванасий. — Я, как ты точно заметил, сыскарь и есть. Кроме поиска преступников больше ничего не умею.
— Не волнуйся, работа по специальности, — нехорошо ощерился Тось. — Искать, следить и вынюхивать. Короче, я хочу знать все, что происходит в Тирту касательно меня. И если хоть одна сволочь замыслит устроить мне пакость, я хочу узнать об этом первым. Я понятно объяснил?
— Куда уж понятнее, — вздохнул Ванасий. — Одного не пойму, почему я?
— Ты мне подходишь, сыскарь, — пальцы Тося плотно обхватили подлокотник. Он слегка приподнялся и подался вперед. — Я с тобой имел дело и не пожалел, да и люди о тебе хорошо отзывались. Так ты согласен?
— Нет, — медленно покачал головой начальник полиции. — Не согласен.
— Почему?
На сыскаря уставились четыре пары одинаково неподвижных глаз. Тому стало неуютно.
— Как ты себе это представляешь? — Ванасию самому не понравился оправдывающийся тон, которым он заговорил. — Такое не спрячешь, у нас же все на виду…. Если в городе узнают, мне хоть вешайся. Нет, я, конечно, не святой, но до такого не опущусь. Извини, темный, но…. Это невозможно. Поищи кого-нибудь другого. Я даже пообещаю, что не буду его трогать, если наткнусь.
— Засунь свои обещания себе в ….! — высказался молчавший до этого прозаик. — Надо же, нашелся чистенький! Не опустится он! Работать на некроманта, значит, позорно, а как за помощью бежать, это ничего, да, легавый?
— Действительно, Ванасий, что-то ты загнул, — с мягким, но очень заметным осуждением произнес Тось. — Ты же умный человек, должен понимать, что от таких предложений не отказываются. Если будешь работать на меня, у тебя будет защита, деньги и еще много всего. Ты приобретешь гораздо больше, чем потеряешь.
— Слушай, темный, не надо мне от тебя ничего! — занервничал Ванасий. — Ты меня знаешь! Если я сказал, что закрою глаза на твои делишки в городе, значит, закрою, и дальше меня ничего никуда не пойдет. Ты знаешь, я слово держу!
— Мне от тебя не слова нужны, а работа!
— Извини, темный, но насчет работы — нет! Поищи кого-нибудь другого!
— Ну что ж, — Тосевы ладони, сжимавшие подлокотник, разжались. Некромант чуть повернул голову и бросил взгляд на сидевших позади него оборотней. — Раз не получается по-хорошему…
Прозаик неожиданно поднялся со стула и мягкой скользящей походкой направился к главе тиртуской полиции. Пока он шел, его лицо как будто подернулось рябью, затем вытянулось и приобрело отчетливые волчьи черты. Руки тоже изменились, вытянулись, покрылись мехом, а пальцы украсились длинными загнутыми когтями.
— Отзови свою шавку, — сквозь зубы бросил Ванасий, не сводя глаз с приближающегося оборотня.
— С какой стати? — чуть пожал плечами Тось. — Моим слугам тоже иногда надо развлекаться.
Прозаик был в двух шагах от Ванасия, когда тот вскочил с кресла, выхватывая нож.
— Не подходи!
— А то что? — ухмыльнулся тот полуволчьей пастью. — Брось нож, порежешься!
Ванасий сделал шаг назад и сделал перед собой резкое движение ножом крест накрест.
— Говорю тебе, не подходи!
Прозаик отшатнулся, а за спиной Ванасия в мгновение ока оказался молчаливый поэт, выбил нож и резко вывернул кисть, в которой было оружие, так что хрустнули суставы. Начальник полиции со стоном согнулся.
— Ишь, как кланяться начал, — засмеялся прозаик. — А то все гордость показывал! — он наклонился, поднял с пола нож Ванасия и сунул за голенище. Поэт тем временем слегка ослабил хватку, позволив сыскарю выпрямиться. — Железячкой махал! А я, между прочим, тоже могу махнуть. Смотри!
Прозаик вдруг сделал быстрое движение перед лицом Ванасия. Длинные острые, как бритвы, когти, прочертили лицо Ванасия наискосок, от правого виска к левой стороне подбородка, только чудом не лишив того глаза.
Ванасий от неожиданности охнул и выругался. По лицу потекла кровь.
Прозаик со вкусом облизал когти, заставив Ванасия замереть от ужаса. Поэтому начальник полиции пропустил момент, когда поэт свободной рукой вытащил носовой платок, стер с его лица немного крови и бросил платок Тосю.
Тот поймал, лениво потянулся к столу, взял из стоявшей там коробочки немного темного порошка, сыпанул на платок и неразборчиво пробормотал несколько слов. Потом поджег платок, бросил его на тарелку с объедками и откинулся на спинку кресла, равнодушно наблюдая, как пламя пожирает белую ткань.
— Можешь отпускать, — небрежно мотнул он головой в сторону Ванасия и державшего его поэта.
Оборотень грубо оттолкнул от себя начальника полиции, и тот, не удержавшись, повалился на колени. Впрочем, быстро поднялся.