— Константинова Татьяна Лаврентьевна, — представилась женщина. — Меня вызывает командир. Минуточку обождите.
— Обязательно, — почти шепотом ответила Нина Павловна и отошла от двери в дальний угол, села на скамейку.
У Константиновой Мамойко спрашивал примерно то же самое:
— Образование?
— Общее, девять классов, закончила полуторагодичную школу медсестер, снайпер…
Последнее насторожило Мамойко. Он понимал, что вновь прибывшие долго у него не задержатся, и сухо сказал:
— Работать будете по своей специальности, медсестрой…
В коридоре женщины сидели недолго, но и этого времени хватило, чтобы познакомиться и крепко подружиться на долгие годы войны.
Каждая из них стала усердно трудиться на своем посту. Петрова получила белье для личного состава и будущих раненых и много другого имущества, необходимого в большом хозяйстве. Дел было невпроворот, и все неотложные.
Она уставала, но не показывала виду, не любила, когда ее жалели и просили отдохнуть или бросить эту работу.
19 июля медсанрота спешно была погружена в эшелон и отправлена на Кингисеппское направление. Ехали на открытых платформах.
— Вот и станция Котлы, Танюша! Скоро приедем.
Она встала с жесткого ящика, глубоко вздохнув, потянулась, размяла затекшие ноги. Потом посмотрела в хвост эшелона и ужаснулась. Большая группа фашистских самолетов заходила на бомбежку. Вокруг станции одиноко застучали зенитки. Налет был массированным. Загорелись пристанционные постройки и жилые дома. Начали рваться вагоны со снарядами. Послышались стоны, крики о помощи… Народ куда-то бежал, подхватывая свои узелки и детишек, люди натыкались друг на друга, падали. Среди этой неразберихи, дыма и плача действия медсестер и сандружинниц казались неправдоподобно спокойными и расчетливыми. Нина Павловна четко распоряжалась об эвакуации раненых, перевязывала их, уносила в укрытия.
…Фашисты исступленно рвались к городу Ленина. После кровопролитных боев 4-я дивизия народного ополчения оставляла один населенный пункт за другим.
С 1 сентября дивизия вошла в состав 55-й армии и заняла оборону на рубеже реки Тосно. Один из полков дивизии в ночь на 4 сентября форсировал реку. Бой был затяжным и тяжелым. По реке плыли обломки досок от лодок, бревна от разбитых плотов, всюду были трупы — свои и чужие.
Стоны, просьбы раненых о помощи словно кнутом подстегивали и без того расторопных, вконец уставших санитаров.
Бой то затихал, то разгорался с новой силой. Плацдарм на берегу вздрагивал от разрывов бомб, снарядов и мин. Над полем боя и рекой плыл, разгоняемый взрывами, едкий дым со сладковатым привкусом. Гитлеровцы обрушили на эту землю все, что могли. Горбатилась земля, языки пламени подбирали последние островки травы, трещал прибрежный кустарник. Кругом, насколько могла видеть Нина Павловна, все горело или дымилось. Это был первый настоящий бой в ее жизни. Лицо почернело от копоти, пересохло во рту, звенело в ушах. Она переползает от одного раненого к другому:
— Потерпи еще немножко, сыночек, сейчас полегчает, глотни-ка из фляжки… — На плащ-палатке, что подобрала здесь на поле боя, она тащит к берегу красноармейца с перебитыми ногами.
— Брось меня, сестрица! Не хочу жить таким…
— Как можно! Чужой, что ли… А ноги-то заживут… заживут.
Она бережно кладет его в полузатонувшую лодку, привязанную к кусту ивняка солдатским ремнем. Каской черпает воду, освежает себя и раненого. Отвязав лодку, резко, из последних сил, отталкивает ее от берега.
— Спасибо, сестренка! Спасибо… — бормочет раненый сухими губами.
…В свое подразделение Петрова вернулась, когда солнце начало опускаться за верхушки деревьев. Пошла доложить Мамойко о выполнении приказа, но он сам попался ей навстречу:
— Хотел наказать, да слава опередила тебя. Спасибо, отдыхай.
Нина Павловна ничего не ответила, а, наклонив голову, пошла на свое рабочее место. На опушке леса остановилась. Кружилась голова.
К ней подошла с опущенными как плети руками Константинова.
— Что стоишь, задумалась? Сегодня так много раненых, а ты как в воду канула.
— На самом деле чуть не канула. Понимаешь, Таня, так получилось. Раненых много… не бросишь… полковые-то медики на ногах не держатся, да и осталось их совсем мало, вот и пришлось задержаться.
— Хорошо, что жива. Знаю все. Чем помочь?
— Давай стирать? — Петрова кивком головы показала на кучу грязного белья, окровавленных бинтов.
— На ночь-то глядя!