До этого танка оставалось не более трехсот метров. Он быстро рос в поле зрения прицела. Пересветов до сих пор видел вражеские танки только на картинках, но хорошо знал уязвимые места в их броне. Он выстрелил и не услышал своего выстрела, так же как и выстрела Волжина рядом. Казалось, винтовки странно онемели, и только по толчку отдачи можно было знать о выстреле.
Но пули летели точно в цель.
Танк замедлил ход, потом остановился.
«Ага!» – обрадовался Волжин и выстрелил еще раз по смотровой щели. То же сделал и Пересветов.
Танк рванулся вперед, пробежал с десяток метров, виляя, как пьяный, потом окончательно застопорил. Он стоял, стреляя из пушки и пулеметов. Но остановившись, танк сделался отличной мишенью для наших артиллеристов, и снаряды зажгли его.
Из дымящейся машины один за другим выскочили танкисты. Они бежали назад, но пули снайперов настигли их.
Три танка разбила артиллерия. Два подорвались на минном поле перед нашей траншеей. Только одна машина доползла до самой траншеи и застряла на бруствере: гусеницы ее были подбиты брошенной из окопа противотанковой гранатой.
Снайперы снова стали наблюдать за гребнем. Там они увидели теперь много интересного. Видна стала амбразура наблюдательного пункта, из которой, подняв занавеску, следили за танковой атакой какие-то командиры. Снайперы открыли огонь по амбразуре и ослепили фашистский командный пункт. Тем самым они немало способствовали полному провалу танковой атаки.
Не помогли незадачливому Липпе и танки. «Аппендицит» остался несрезанным.
ОПТИКА И ЧЕЛОВЕК
Стеклянный глаз снайпера – оптический прицел, со всеми его чудесами, похожими на волшебство,- это только техника. Очень высокая техника, созданная на основе достижений современной науки. Но человек бесконечно сильнее техники, им порожденной. И поэтому в боевых действиях снайпера приходится больше поражаться не тем, что идет от техники – высокой точностью стрельбы, а тем, что идет от человека, от его высоких душевных качеств.
Вспоминая с другом танковую атаку, Пере- светов спрашивал:
– Выходит, что же сильнее? Бронированная машина с пушкой и пулеметами или винтовка с оптикой? Представь себе: вот два снайпера
и один танк. Снайперы сидят в окопчике, а танк движется прямо на них. Спрашивается, раздавит танк снайперов или не раздавит?
– И если нет, то почему? – рассмеялся Волжин.- Неправильно ты вопрос ставишь, не конкретно. Решить такую задачку можно только с учетом ряда дополнительных условий: хорошо ли окопались и замаскировались снайперы? Знают ли они уязвимые места танка? Достаточно ли у них мужества и выдержки? Могут ли они, когда на них идет танк, стрелять с такой же точностью, как в тире? Впрочем, все эти вопросы покрываются одним: какие это снайперы? Если известно, что снайперы советские, то решение может быть только одно: танку – капут.
– А если наоборот: снайперы фашистские, а танк советский?
– Ну, тогда и выйдет наоборот: капут снайперам. Фашисты струсят, руки у них дрожать будут, глаза на лоб полезут от страха… да они не то что в смотровую щель, в танк не попадут! Ну, танк их и проутюжит…
– Что ж, ты думаешь, все у них трусы?
– Конечно, нет! Но вое же моральной стойкости немецким солдатам нехватает. Ведь они – оккупанты. А у оккупантов, у захватчиков, ведущих грабительскую войну, не может быть такой стойкости, как у борцов за правое дело… А если бы мы с тобой растерялись или оплошали, то и нас немецкий танк проутюжил бы,- ведь он прямо на нас шел. Винтовочка выручила! И оптика! Без оптического глаза в смотровую щель попасть мудрено,
Волжин любовно погладил рукой ствол своей винтовки и сказал:
– Много ей еще работы будет, пока победу завоюем!
– Да, у нас война еще впереди. До Бер- лина-то не очень близко. – Пересветов сощурил глаза и заговорил насмешливо-сочувственным баском:
– А вот как ты мамаше про эти танки напишешь, Вася? Мудрено! Хочешь, я тебе помогу? Пиши так. В один прекрасный день мы встретились с очень большим заграничным механизмом, который едва не задавил нас. К счастью, мы успели отремонтировать его…
– Опоздал ты со своим советом! – сказал Волжин, смеясь.- На вот, прочти! – он достал из сумки аккуратно сложенную бумажку, исписанную крупным, четким почерком, каким пишут учительницы русского языка. Писала мать Волжина – Наталья Николаевна, и в письме были такие строки:
«Уничтожай беспощадно бездушные гитлеровские «механизмы», сынок! Я – слабая женщина и не могла бы убить и мышь, но к этим извергам у меня нет жалости. И я рада, я счастлива тем, что хоть сама и не могу уничтожить физически ни одного врага, но сумела вырастить сына – истребителя врагов. Я давно уже все поняла. Могла ли я поверить, что ты «окопался» в тылу и радуешься этому? Конечно, нет… Когда мне приходилось особенно трудно, я думала, что тебе еще труднее, и эта мысль поддерживала меня. Я знала, что сын мой – герой, и это помогало мне переносить все тяготы военного времени.
Истребляй фашистов! Благословляю тебя на это святое дело. Пусть растут твой боевой счет и боевая слава. Сообщи, сколько уничтоженных гитлеровцев на твоем счету, чтобы я могла еще больше гордиться тобой. Жаль, что твой отец не дожил до этих дней. Он тоже был храбрый человек. Ты в него…»
– Ну, что скажешь, Ваня? – Волжин смотрел на друга сияющими глазами.
– Скажу, что на этот раз снайпер Волжин промахнулся. А мамаша его проявила снайперскую проницательность и мужество. Хитрая маскировка ее не провела. Она и без оптики все разглядела и бьет точно в цель. Молодец мама! С такой мамой не пропадешь. В общем, родители наши – на высоте, нас не конфузят.
Пересветов тоже достал письмо:
– Гляди, как батька мой изъясняется. Вот он пишет тут: «Бей, сынку, изничтожай бисовых гадов!» Здорово закручено, а? И сам обещает немало – пишет вот: «На каждую единицу твоего боевого счета обязуюсь ответить процентом перевыполнения нормы».
– Трудно придется старику!
– Ничего, выдержит. Порода наша крепкая.
– Какая же ваша порода – особенная?
– Не особенная, а обыкновенная – советская. А что может быть сильней советского человека?
– Это точно!.. А как же мне, Ваня, ответить на вопрос матери, сколько я уничтожил фашистов? До «аппендицита» у меня в книжке записано было их сто пятьдесят шесть. А на «аппендиците» никакого учета не велось.,.
– Какой там учет! – усмехнулся Пересветов, не без удовольствия вспоминая жаркое и славное дело и радуясь, что не опоздал тогда – Я в тот день почти два подсумка патронов опорожнил – вот и посчитай, сколько фашистов перестрелял… Да разве в счете главное? Главное в том, что мы тоже сделали кое-что для победы, которая, думается, уже не за горами.
– Точно, победа не за горами,- сказал Волжин.- Вот как только болота замерзнут, тогда мы развернем и двинем в наступление всю нашу боевую технику. А как погоним врага от Ленинграда, нам, снайперам, дел будет по горло. Я думаю, ждать этого уж не так долго. Мороз ударит, и мы за ним.
– Я тоже так думаю,- согласился Пересветов.
Все так рассуждали в ту пору. Но ни солдаты, ни офицеры еще не знали, что уже подготовлен в Кремле, спланирован во всех деталях небывало мощный сталинский удар – первый из десяти стратегических ударов тысяча девятьсот сорок четвертого года, вдребезги разбивших гитлеровскую военную машину и открывших Советской Армии путь на Берлин.
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ДОЖДЕМ
В пору затишья один из участников памятной вылазки в стан врага – Остап Перепелица, маленький коренастый украинец с лукавыми глазами, пришел к Волжину и, как всегда, мешая русские слова с украинскими, завел «дипломатичный» разговор:
– Скажите мне, Васыль Иваныч, чи можно з розвидчика снайпера зробыты?
– Смотря из какого разведчика, – так же дипломатично отвечал Волжин.
Москва -1 951