– Что болтать о посылках! Даже кормят нас с каждым днем хуже. Да еще вот запаздывают с обедом…
– Кажется, несут?
Все прислушались. Кто-то, действительно, шел по ходу сообщения.
Отличавшийся тонким слухом и неприятной способностью чуять все плохое, Кранц тут же разочаровал солдат.
– Это не обед. Возвращается унтер-офицер: это его шаги. Унтер-офицер вместо обеда! Плохой заменитель, чорт бы его побрал! Скверный эрзац!
– Тише! Он уже подходит.
Солдаты сидели, как всегда, на дне тран-
шеи, прислонившись спиной к стенке. При появлении своего маленького, но важного начальника они сделали вид, что встают, но он милостиво махнул рукой:
– Сидите. Отдыхайте.
– Плохой отдых натощак! Вы не встречались с нашим обедом, господин унтер-офицер? – язвительно осведомился Фингер. – Обед где-то заблудился – сильно запаздывает. Ему давно бы пора находиться в наших желудках.
– Об этом я как раз и хотел говорить с вами. Дело в том, что с обедом случилось несчастье…
– Суп сбежал или жаркое пригорело?
– Не перебивать, когда говорит начальство! Дело серьезное. Русские подстрелили разносчиков пищи -двух наших солдат с термосами.
– Где же их могли подстрелить? – раздались удивленные возгласы.- Разве они шли не по траншее?
– В том-то и дело, что шли они, как всегда, по траншее. По глубокой траншее полного профиля!
– Значит, это была шальная мина?
– В том-то и дело, что не мина. Пули! И не шальные, а очень меткие – снайперские пули! Оба солдата поражены в висок.
– Откуда же стрелял русский снайпер?
– Неизвестно. Сделано было всего два выстрела – по одному на башку, и наши наблюдатели, конечно, проморгали их.
Унтер-офицер помолчал и добавил:
– Всего удивительнее, что траншея, где убиты солдаты, не может просматриваться с переднего края русских.
– А с их артиллерийских наблюдательных пунктов?
– Ты очень сообразителен, Фингер! Очевидно, ты представляешь себе это так: русский снайпер занимает огневую позицию, скажем, в пятистах метрах от нас, а с артиллерийского наблюдательного пункта корректируют его огонь? Или же, по-твоему, русский снайпер сидит на артиллерийском наблюдательном пункте и ведет огонь на дальности в три-четыре километра?
– Я этого не говорил, господин унтер-офицер. Я не вдаюсь в эти тонкости. Меня интересует один простой вопрос: когда же принесут нам обед? Мы не провинившиеся школьники, чтобы оставлять нас без обеда! Термоса, насколько я понимаю, не уничтожены русским снайпером?
– Термоса, конечно, уцелели, но…
Унтер-офицер прикусил язык: чуть было не сболтнул лишнее! Он остерегался нервировать солдат, которые и без того в последнее время чувствовали себя неважно: внезапные огневые налеты, ночные вылазки русских – все это не способствует укреплению нервов!
Из этих соображений он рассказал не все, что ему было известно: не сообщил, что из шести солдат, которые были посланы подобрать трупы и доставить по назначению термоса, убиты еще двое. Русские пули уложили их на том же самом месте. Четверо остальных в ужасе бежали оттуда. Вот почему так сильно задержался обед…
После первых двух выстрелов русских снайперов гитлеровские наблюдатели насторожились. Два следующих выстрела они засекли: оба были сделаны с одного из маленьких бугорков в нейтральной зоне. Бугорок этот густо зарос высокой травой, в которой мог спрятаться не один снайпер. Но напрасно немецкие наблюдатели высматривали в траве просветы, через которые стреляли русские: трава стояла сплошной зеленой стенкой. Гитлеровцы от* крыли сильный пулеметный огонь по бугорку. Пулеметы стреляли до тех пор, пока их не подавили советские пушки.
Гитлеровцы были уверены, что изрешетили пулями русских снайперов. Тут-то и сделал обер-лейтенант Вальден свою запись в полковом журнале. Не он первый, не он последний делал такие хвастливые «липовые» записи – -ими изобиловала боевая документация фашистов.
В действительности же, когда первые пули врезались в землю перед окопом снайперов, те находились уже метров на тридцать левее. Сделав по два выстрела, они сейчас же переползли, маскируясь высокой травой, на запасную позицию. Они хорошо знали мудрое снайперское правило: делать с одной позиции не более двух-трех выстрелов. Сейчас они лежали в окопчиках на другом бугорке. Под трескотню вражеских пулеметов они могли тихонько переговариваться, не боясь, что их услышат.
– Не зря мы с тобой поработали ночью, Ваня!
– Да, если б ночью не потрудились, пропали бы – убежденно отвечал Пересветов.- Без запасных огневых позиций нельзя… Со второго выстрела засекли! Вон как кроют, пыль столбом! Слушай, Вася, а что, если нам по ихним пулеметам стукнуть?
– Ничего не выйдет. Пулеметы в бронированных гнездах.
Волжин помолчал, присматриваясь к работающим огневым точкам. Потом он увидел нечто, заставившее его улыбнуться: черные столбы разрывов встали перед пулеметными гнездами. Внушительный грохот фугасных снарядов донесся оттуда. Теперь и Пересветов тоже стал улыбаться:
– Ага! Наши пушечки заговорили. Дают огонька.
– Теперь – все! – отозвался Волжин.- Заткнут глотку пулеметам.
Так и вышло.
Лежа в окопе, Волжин улыбался своим мыслям. Намечая для снайперской засады один из бугорков в нейтральной полосе, он еще не знал, что тут получится.
А бугорок оказался местом замечательным: с него просматривалась не только первая траншея гитлеровцев, но и вторая, являющаяся, очевидно, ходом сообщения. Ее не было видно с батальонного наблюдательного пункта, хотя о существовании ее было известно. Волжин с большим интересом стал наблюдать за открывшейся ему вражеской траншеей. Скоро он заметил, что эта траншея несколько мелковата: в двух местах у проходивших по ней солдат можно было видеть каску.
Тогда Волжин навел свою винтовку на одно
из этих мест, а Пересветову предложил взять на «прицел другое.
– Что толку? – возразил Пересветов.- По каске бить не станешь. Бесполезно!
– Погоди! – отвечал Волжин.- Будем ждать.
Его расчет был -простой. Люди бывают разные. Если проходящий по траншее солдат среднего роста показывает только верх каски, то высокий покажет всю голову. А ведь есть же у гитлеровцев высокие солдаты.
После того как снайперы подстрелили вторую пару гитлеровцев и перебрались на запасную огневую позицию, в траншее враги уже не показывались.
– Теперь фашисты на брюхе ползают! – сказал Волжин.- А ночью, пожалуй, углубят эту траншею. В общем, здесь нам, пожалуй, делать больше нечего…
Однако Пересветов продолжал наблюдать в бинокль за флангами противника, а Волжин стал присматриваться к неприятельской стрелковой траншее. В ней, конечно, сидели гитлеровцы, но достать их пулей было невозможно. Там, в тени, укрывались и наблюдатели. Тень прекрасно маскирует. В глубокой траншее мог стоять человек с биноклем и смотреть в сторону Волжина, оставаясь сам невидимым. А снайпер бьет только по видимой цели.
Темные траншеи были загадочно-зловещи. Волжин просматривал их поочередно. Ему показалось, что в одной белеет что-то. Это мог быть отблеск света на щеке человека или же просто светлая доска на стенке траншеи. Скорее всего именно доска. Но в этом надо убедиться.
Волжин стал наблюдать за этой траншеей. Он хорошо знал: нужно время, чтобы увидеть что-либо. Правый глаз его находился на положенном расстоянии от окуляра – сантиметрах в восьми, левый был прищурен. Бледный отсвет, который привлек внимание Волжина, исчез, растаял, словно бы его и не было вовсе. Может, просто померещилось утомленному глазу. И все-таки Волжин продолжал неотступно смотреть в ту сторону.
Прошла минута и другая. Прошло пять минут и четверть часа – по-прежнему никто не показывался в траншее. Но какое-то чутье подсказывало Волжину, что там притаился враг. Может быть, он сделает неосторожное движение, выдвинется и покажет что-нибудь: плечо или край каски – все равно, что… Может, он •выстрелит, и вспышка будет очень заметна.