Толян со Славой сзади, озираются. Но не боятся! Чувствую! Если что, мало никому не покажется. Тут и самому Рустаму сейчас халява не обломится. Смотрю на Макса.
Он стоит, держит левой Мирзу. Тот телепается из стороны в сторону, как говно в проруби, ничегошеньки, мразь, не соображает. Правой Макс лезет за пазуху и достает нечто круглое и увесистое. Отходит на шаг и резко рубит этим Мирзу по затылку. Тот как стоял, так и сел на колени – не держали бы его за шиворот, и лег бы. Макс еще три раза подряд с размаху хрястнул его по темечку. Сзади движение! Не смотря, вытянул левую руку и перехватил Славу. Нечего землячку там делать – это их счеты!
Я вдруг понял, что у него в руках. Этот звук… я его знаю на вкус… Гравий! Мы его выгружали у штаба буквально сутки назад. Мелкий, мраморный, красивый и тяжелый – полную грабарку не поднять. Он его в перчатку насыпал и теперь гасит это недоразумение – искру Божию – как кистенем.
А Макс вошел в раж. Четвертый раз заехал на-искось и не удержал воротник. Урюк без единого звука, словно куль с тряпьем, повалился на бок. Перчатка лопнула, и гравий картечью хлестнул мне по сапогам.
Он был уже мертв. Давно. Умер сразу – с первого удара в затылок. Я это знал. Макс это знал. Все это знали.
Макс постоял над телом, оттянулся назад и заехал сапогом в грудь. Тело перевернулось на спину. Он подошел и несколько раз очень расчетливо и «правильно», по науке, ударил сверху вниз ребром каблука в центр груди. Захрустело. Мирза издал некое подобие хрипа – просто воздух из легких. Я подошел и взял Макса за локоть. Он повернул свои стволы и уперся в меня…
Могу поклясться, что в бездонной глубине этих глаз, внутри их, клубился туман! Азадбашский, густой и осязаемый, клочковатый и клубящийся под ветрами, как дым. Он желтый в лживом свете больных фонарей. Ну почему в Средней Азии все фонари желтые?! Почему у него в глазах туман? И почему он заразил им меня? Я это чувствовал на физическом уровне, как перетекание песка из одной руки в другую.
Отшатнулся, но локоть не выпустил. Сказал:
– Все… пошли…
Макс бросил порванную рукавичку на землю и пошел следом за нами.
Прошли КПП, подождали, пока пьяная толпа рассядется по «КамАЗам». Попрощались со Славой. Коротко и даже сухо.
Сели к нашим защитникам из ВДВ. Те хотя пьяные, а приняли радушно. На войсковом аэродроме нас попытались пересчитать, но потом махнули рукой и дали отмашку.
Через два часа высаживались в Кундузе. На выходе со взлетки мне на глаза попался утренний боец. Я подошел. Их было трое. Голова моя уже просто ничего не соображала, поэтому я, не напрягаясь, просто сказал:
– Бушлат…
Пацаненок затравленно смотрел на меня. Рядом стояли его друзья. Это надо просто попытаться представить: трое солдат – год или больше, не деды, но все же. Напротив замученный, с белками, как у альбиноса, чмарина. На нем жалкие обноски. Он требует свою одежду. Он пытается их раздеть!
Сзади подходили Максим и Толик. Все молчали. В моих глазах клубился чужой туман. Один было начал:
– Ты че, душара… – но, взглянув на Макса, осекся. Манекен начал молча стаскивать бушлат, потом сам протянул ремень. Перекинув одежду через руку, я повернулся и двинул на пересылку. Вроде что-то там кричали про шинельку. Я не помню…
Зайдя на пересыльный пункт нашего полка, я ввалился в полуземлянку и сел у печи. Ничего не чувствовал и ничего не понимал. Мне нужно было в госпиталь, или умереть, или уснуть.
Появился Толик.
Я спросил, где Макс. Оказалось, что он ушел в санчасть – у него на руках направление в столичный госпиталь. Толян сказал, что чувак передавал мне большое спасибо и взял мой адрес, чтобы написать из Москвы.
Я знал, что он врет…
Максим стал Рустамом…
Максим вне такого дерьма, как пустая благодарность…
Ладно… Ничего не скажу…
Появился какой-то плоскомордый, но я почувствовал, что он не такой, как те. Он что-то спросил, Толян ответил, я проваливался все глубже и глубже. Плоскомордый обратился ко мне – пришлось выплывать наверх… Включился…
Базар как базар – кто, чего, откуда. Уловив некий знак, я спросил, откуда он. Оказалось, из Чувашии. Я когда-то, в прошлой жизни, это уже знал: половина кундузской автороты – чуваши, марийцы и мордва. Уточнил, откуда именно. Он удивился – а на кой это мне. Я сказал, что бывал там – мать родом с Цивильска, это под Канашем.