Пренебрежение русскими композиторами, демонстрируемое музыкальными обществами в Замбии и Кении, не означает, что их творения игнорируются и в бывшей метрополии. В крупнейших книжных магазинах Лусаки и Найроби продавались британские музыкальные журналы. Из них следовало, что в Лондоне выходили диски с записями не только самых известных наших авторов, таких как Чайковский и Рахманинов, но и тех, кто исполняется нечасто: Аренский, Ляпунов, Калинников, Гречанинов, Мясковский… Регулярно звучали произведения российских композиторов в британских концертных залах. Вместе с тем бросалось в глаза, что круг тех, кого играют не от случая к случаю, а постоянно, жестко предопределен и узок.
Если попытаться сформулировать кратко, то наибольшую благосклонность у британских кураторов культуры вызывают советские и российские авторы, которые сосредоточиваются на темных сторонах жизни. В случае с советским периодом упор делается на циничных пересмешниках, чье творчество стало возведением в Абсолют приема, найденного молодым Густавом Малером в третьей (в другой редакции она четвертая) части первой симфонии – «Траурном марше в манере Калло».
Французский график XVII века Жан Калло отношение к произведению имеет косвенное. Имя известного художника появилось потому, что он любил работать в сатирическом ключе. В действительности музыка навеяна гравюрой Морица фон Швиндта, помещенной в детской книжке и известной всем австрийским школьникам второй половины XIX столетия.
На гравюре изображены звери. Выстроившись в погребальную процессию, они хоронят найденного в лесу мертвого охотника. Издевательски вежливо отдавая почести лютому врагу, зверушки то и дело непроизвольно пускаются в веселый пляс, а потом спохватываются и, продолжая внутренне ликовать, вновь начинают изображать горе. В музыке истинный подтекст сцены выражен с помощью мажорной студенческой песенки «Что ж ты спишь, братец Яков?», которая звучит противоестественно мрачно, потому что подана в миноре. Ей противопоставлен по-цыгански надрывный танцевальный напев. В результате возникает ощущение, что музыка насквозь пропитана лицемерием и цинизмом.
Беспросветный пессимизм и беспощадный стеб, доведенные до крайности и потребляемые в больших количествах, словно концентрированная серная кислота, разъедают общество, разобщают людей, парализуют их волю. Первая симфония Малера, кстати, завершается жизнеутверждающим финалом, в котором звучит светлая тема, олицетворяющая природу и оттеняющая циничный похоронный марш. Судя по статьям музыкальных критиков, британцы прекрасно понимают опасность перекармливания публики «чернухой», поэтому своим соотечественникам выдают отобранные сочинения советских авторов в гомеопатических дозах с целью сугубо воспитательной. Она заключается в том, чтобы с помощью культуры, воздействующей на воображение, закрепить в сознании людей тезисы политической пропаганды, которая рисует Россию земным воплощением ада. Разумеется, такие музыкальные иллюстрации рассчитаны на взыскательных слушателей. Основной массе, филармонические залы не посещающей, предлагается довольствоваться тенденциозными репортажами по телевидению и в прессе.
Столь избирательный подход к творческому наследию российских композиторов объясняется не только враждебным отношением к нашей стране и стремлением избавить уши, глаза, мозги своего населения от потенциально «вредных» влияний, способных поставить под сомнение генеральную политическую линию, проводимую элитой. К сожалению, не последнюю роль играет презрительное отношение к другим народам как существам низшим, недостойным стоять рядом, на одной ступени. Чтобы не быть голословным и не ссылаться на разговоры с рядовыми, никому не известными любителями музыки, приведу цитату из статьи британского Нобелевского лауреата Бернарда Шоу, написанной после прослушивания Второго фортепианного концерта Петра Ильича Чайковского.
«Шесть тактов сонаты Моцарта сказали бы мне больше, чем 20 концертов типа концерта Чайковского[3]», – писал маститый литератор, в начале карьеры работавший музыкальным критиком.
Но, может быть, это впечатление от одного, не самого удачного произведения русского классика? Ничуть. Не меньше сарказма вызвала «Патетическая» симфония Чайковского – одно из самых глубоких и проникновенных произведений мировой музыки, завещание великого мастера. На взгляд Шоу, в ней «нигде нет истинной глубины чувств, зато есть переизбыток трагичных и сверхъестественных эпизодов», которые «не мотивированы и созданы явно по накату». Кроме того, симфония «изобилует разгульными пассажами с обычным для Чайковского пристрастием к чисто оркестровым эффектам».