– Доброе утро, шериф, – поздоровался он.
– Доброе утро, – ответил Арт.
– Я хотел бы прояснить для себя всего лишь пару моментов, – сказал адвокат. – Вы говорите, на борту «Сьюзен Мари» горели все огни, так?
– Да, – подтвердил шериф.
– И в рубке тоже?
– Да.
– А на мачте?
– Да.
– Огни лова, фонари на сети тоже?
– Да, сэр, – подтвердил Арт.
– Благодарю вас, – сказал адвокат. – Значит, горели все огни. Все до единого.
Он помолчал, изучая собственные руки, испещренные пигментными пятнами и временами дрожавшие из-за запущенной неврастении. Первым симптомом всегда было ощущение жжения, возникавшее в нервных окончаниях на лбу, которое потом сменялось сильной пульсацией височных артерий.
– Вы говорите, ночью пятнадцатого сентября был туман, – спросил Нельс. – Я вас правильно понял?
– Да.
– И туман густой. Так?
– Совершенно верно.
– Вы уверены?
– Да. Я тогда еще подумал об этом. Вышел на крыльцо около десяти и подумал, что уже с неделю не видал такого тумана. Видимость была не дальше двадцати ярдов.
– В десять часов?
– Да.
– А потом?
– Кажется, лег спать.
– Вы легли спать… А шестнадцатого… не помните, в котором часу встали?
– В пять. В пять часов.
– Это точно?
– Я всегда встаю в пять. Каждое утро. Так что шестнадцатого я тоже встал в пять.
– И что туман? Все еще не рассеялся?
– Нет.
– Такой же густой? Как в десять вечера?
– Почти. Но все же не такой густой.
– Значит, утром было еще туманно?
– Да, часов до девяти. Затем туман стал рассеиваться, и, когда мы сели в катер, его уже почти не было… если вы клоните к этому, сэр.
– До девяти… – повторил Нельс. – Или около того? До девяти?
– Именно так, – ответил Арт.
Нельс поднял подбородок, коснулся галстука-бабочки и щипнул обвисшую кожу на шее – он всегда так делал, когда размышлял.
– А на борту «Сьюзен Мари», – начал он, – двигатель сразу завелся? Никаких проблем не возникло?
– Да нет, – ответил Арт. – Завелся сразу.
– И это при том, что горели огни? И аккумулятор не сел?
– Видимо, нет. Потому что завели мы без проблем.
– А вам это не показалось странным, шериф? Что, несмотря на включенный свет, двигатель завелся, как вы сказали, без проблем?
– Да нет, не показалось, – ответил Арт. – По крайней мере, тогда.
– А сейчас? Сейчас кажется?
– Да, немного, – ответил шериф.
– Почему?
– Потому что огни забирают порядочно энергии. Надо думать, аккумулятор сел бы довольно быстро, все равно что в машине. Так что да, теперь мне это кажется странным.
– Да уж, – сказал Нельс и снова стал тереть шею, пощипывая складки.
Подойдя к столу с уликами, он взял папку и вернулся с ней к Арту.
– Ваш отчет о расследовании, – сказал он. – Тот самый, который прибавил к вещественным доказательствам мистер Хукс. Это ведь ваш отчет, шериф?
– Да.
– Вы не могли бы открыть его на седьмой странице?
Шериф открыл.
– На седьмой странице приведен список найденного на борту «Сьюзен Мари», шхуны, принадлежавшей Карлу Хайнэ. Не могли бы вы зачесть суду название предмета под номером двадцать семь? – попросил Нельс.
– Конечно, – ответил Арт. – Предмет номер двадцать семь. Запасной аккумулятор D-8, шесть элементов.
– Запасной аккумулятор D-8, шесть элементов, – повторил Нельс. – Благодарю вас. Значит, D-8. И шесть элементов. А теперь, шериф, найдите, пожалуйста, предмет номер сорок два. И зачитайте.
– Предмет номер сорок два, – прочел Арт. – Аккумуляторы D-8 и D-6 в аккумуляторном гнезде. По шесть элементов каждый.
– D-6 и D-8? – переспросил Нельс.
– Да.
– Я тут произвел кое-какие измерения, – сказал Нельс. – Так вот, D-6 на дюйм шире, чем D-8. И знаете, шериф, D-6 не поместился бы в гнездо «Сьюзен Мари». Не хватило бы целого дюйма.
– Карл Хайнэ кое-что придумал, – объяснил Арт. – Выбил боковую сторону.
– Выбил боковую сторону?
– Да.
– Вы сами видели?
– Да.
– Что, металлический фланец оказался выбит?
– Именно.
– Наверное, металл мягкий?
– Да, мягкий. Карл выбил фланец, чтобы вставить D-6.
– Чтобы вставить D-6… – повторил Нельс. – Но вы ведь сами говорили, шериф, что в запасе был D-8. Разве не мог Карл вставить его – тогда бы не пришлось проявлять такую изобретательность.
– Запасной сел, – ответил Арт. – Мы проверяли. В нем совсем ничего не осталось. Напрочь выдохся.