Интересно, если напрямую спросить, что он ответит? Но… Уверена на сто процентов, это его обычная провокация! Он ждет, что я заговорю. Что ж, обойдется.
Завязала тесемки, поставила подарок к готовым и вздрогнула от неожиданности. Воронов нарушил тишину:
— Н-да. Похоже, без лебедки и крана мне сегодня не обойтись.
Секунды пошли, но Миша и не думал объяснять подтекста своей фразы, продолжал сидеть и глядеть на меня выжидающе, с каким-то злым задором.
— Ты о чем? — как можно равнодушнее спросила я. Любопытство все же победило, спасовав перед здравым смыслом.
— О том, что твое молчание придавило меня гранитной плитой, — пояснил, пошевелившись, но пристального взгляда так и не отвел.
— Я не молчу, я работаю, — намеренно ответила рассеянно, положив в мешочек ежедневник и блокнот, потянулась за сертификатом.
— Хм. Я б и на эту тему пошутил, но прозвучит грубо и неуместно, — усмехнулся Миша, продолжая сидеть сложа руки.
Направление мысли этого нахала я поняла, и очень постаралась не покраснеть, но кровь все равно прилила к щекам.
Некстати подумалось, что в интимном плане мы были идеальной парой. Что еще больше убивало. Поначалу он был терпеливым, нерешительным со мной, совершенно неопытной, не спешил, рассказал о множестве нюансов, будто бы познакомил меня с самой собой, научил и показал, что получать удовольствие в физическом плане — так же прекрасно, как и в эмоциональном, эстетическом. Особенно с тем, кого любишь, кому доверяешь как себе, кто бесконечно дорог. Потом он уже не сдерживал свою страсть, оказавшуюся для меня неожиданной. Никогда бы не подумала, что такой уравновешенный, так хорошо владеющий собой мужчина, способен и сам терять голову и заставлять меня потерять ее. А еще — чувство времени, пространства, себя.
Каждое занятие любовью с ним было словно распад на атомы, мельчайшие частицы. А после он собирал меня вновь, выцеловывая дорожки по всему телу, невесомо поглаживая пальцами, щекоча кожу дыханием, ероша волосы.
В офисе и на людях мы держали дистанцию, ни одному из нас не было свойственно демонстрировать свои чувства, это было наше, для нас, наш рай, показывать который посторонним нельзя. Тем не менее многие сотрудники, пару раз застав нас держащимися за руки или близко стоящими друг к другу во время беседы, увидев его руку на моей талии, а мою — у него на груди, поправляющую ворот или галстук, сделали правильный вывод. Информация разлетелась быстро, сплетни какое-то время курсировали, но поскольку поводов мы старались не давать, все скоро затихло.
О нашем расставании узнали с той же скоростью, что и о начале отношений. Слух прокатился, но и только. В целом, местные сплетники совершенно не злобивы, разнесли весть — и успокоились.
— Я к тому, что дело пойдет веселее и быстрее за непринужденной беседой, — вырвал меня из водоворота опасных размышлений Воронов. По-прежнему бездельничающий и явно наслаждающийся тем, как работаю я.
Я никак не отреагировала, а сделать ему замечание и напомнить о том, что мы здесь для того, чтобы наполнить подарочные упаковки, посчитала ниже своего достоинства. Надо будет, одна справлюсь.
Горе-напарник словно прочел мои мысли, взял новый мешочек и принялся засовывать в него содержимое коробок.
— Можем вот о собачке поговорить, — с нарочитой брезгливостью Миша продемонстрировал мне брелок, покрутил его, разглядывая придирчиво.
— Как думаете, коллега, — заговорил гнусавым занудным голосом. — Ей можно поставить шизофрению в последней стадии, м? Глаза из орбит лезут, язык вывалила набок. И только поглядите на ее шерсть! Взъерошенная, нечесаная. В целом вид безумный, н-да. Или, может, самые страшные прогнозы подтвердились, и это бешенство? — спросил с ужасом. — О нет!
Когда-то я смеялась до слез над подобными эскападами, в них Миша был большой мастер. Восхищалась его нестандартным мышлением, желанием веселить меня, поднимать настроение. Но сегодня шутка будто кинжал вонзила в сердце, стала очередным напоминанием о том, что я потеряла. Навсегда.
Я низко склонилась над мешочком, делая вид, что возникла проблема с завязками, пряча повлажневшие глаза и гримасу боли на лице, несколько раз глубоко вздохнула.
Ну зачем он это делает? Мы не станем никогда друзьями. Он может стремиться к этому, только я не могу.
— А визитница? Посмотри, она металлическая. Почему? Производители так деликатно намекают, мол, сохраним вашу репутацию неподмоченной. Так, что ли?
Отметив, что реакция на его остроту вновь отсутствует, Воронов посерьезнел.
— Черт, здесь жарко, как в аду. — Напарник, ослабив галстук, расстегнул две верхних пуговицы рубашки, обнажив ямочку у горла.
Я с трудом отвела от нее взгляд и затолкала в глубь сознания промелькнувшие воспоминания о том, как сильно Мишу возбуждало, когда целовала его шею, слегка прихватывая губами кожу, как кружилась голова от запаха его тела, его страстного отклика.
Сложенные в мешочек предметы пришлось пересчитать два раза — я сбилась со счета.
— Лесь, что не так? — напряженно, недобро спросил Воронов, игнорируя работу.
— Все так, — ответила тихо.
— Мы, вроде, расстались друзьями, но у меня впечатление обратного.
Пожала плечами и решила раз и навсегда одернуть напарника.
— Расстались — ключевое слово.
— И что? — с вызовом спросил он. — Я теперь не достоин и слова от тебя услышать? Когда-то мы болтали часами, темы для разговора не заканчивались. Ты спорила, перечила, дерзила, сводила меня с ума, — его голос дрожал от гнева. — Это закончилось, как только ты вышла за дверь в тот день? Так?
— Миша, послушай. — Придав лицу бесстрастный вид, я подняла на него спокойный взгляд. — Давай просто сделаем то дело, которое по несчастливой случайности поставили нам в обязанность. И все. Не надо быть со мной дружелюбным, развлекать, разговаривать. Не надо стирать границы и апеллировать к тому, чего нет.
— Границы, значит, — глухим эхом повторил Воронов, зло прищурился.
— Как скажешь, Олеся, — процедил сквозь зубы после паузы, во время которой мы буравили друг друга взглядами, я — выжидательно холодным, он — пылающим злостью. А потом Воронов схватил мешочек и принялся с остервенением его наполнять.
Приблизительно через час, оба взмокшие, заведенные и раздраженные, но тщательно скрывающие это под маской равнодушия и безмятежности, мы поместили готовые подарки в две освободившиеся коробки. Там они будут дожидаться вечеринки в офисе. Миша ловко превратил в макулатуру оставшуюся тару, а после, даже не попрощавшись, покинул подсобку. Следом, чувствуя себя деревянной куклой, ушла и я.
Ощущала себя странно: возбуждена и выжата как лимон одновременно. Болела голова, хотелось и разреветься, и выругаться, расколотить что-нибудь. Пришлось взять перерыв на чай, чтобы более или менее прийти в себя, вернуться к роли помощницы офис-менеджера, оставить за дверью неуравновешенную девушку, которая только что провела полтора часа с ненавистным возлюбленным.
И это были, между прочим, показательные полтора часа. В том смысле, что выяснились то, чего панически боялась. Я не оставила прошлое где-то позади, прекрасной сказкой, прочитанной в детстве, к которой во взрослой жизни не возвращаешься, вовсе нет. Я поместила все эти мгновения, все чувства, все мысли, связанные с Мишей, всю суть, плоть и кровь моей любви в несгораемый сейф, заперла там и подумала, что этого достаточно, я их похоронила. А теперь они, нетленные, нисколько не изменившиеся, не утратившие актуальности, такие же яркие, жалящие, дурманящие, фантастичные вырвались на свободу, взломав замок, и завладели мной, жестоко подчинив, не дав и шанса.
В тот вечер, вернувшись после работы домой, я сразу устремилась в душ, чтобы проплакать там добрых полчаса. Родители вроде бы ничего не заметили, проглотив от меня ложь о якобы страшной усталости, из-за которой я отказалась ужинать и поболтать с ними.