Прошла ночь, наступил день, незаметно подкрался вечер. Пётр Петрович уже собрался ложиться спать, когда в дверь загрохотали.
«Маша!» — мелькнула радостная мысль. Но это снова припёрся его ненавистный сосед. Какой-то пришибленный, помятый и как будто даже зарёванный.
— Тоня, — выдохнул он одно слово.
— Что?
— Тоня под машину попала. Поцапались мы с ней, она на улицу. А-а-а… — Николай Николаевич снова залился слезами. — Не могу, не могу! Как же это я… вот так! За всю жизнь ни одного ласкового слова не сказал…
Сосед ушёл. Пётр Петрович лёг на кровать, раскрыл книгу. Но не читалось. Снежана тихонько сидела в шкафу. Вымытая, чистенькая, готовая к употреблению. Но не хотелось.
Зазвонил телефон.
— Петя? — Сердце ёкнуло, но лишь на мгновение. Голос женский, но не Машин.
— Да.
— Это Катя. Помнишь такую?
— Помню. Как поживаешь?
— Потихоньку. Ты прости, что позвонила. Не думала и не собиралась, всё-таки двадцать лет не виделись…
— Хорошо, что позвонила.
— Правда? Вчера что-то нашло на меня. Так захотелось услышать твой голос.
— Мы так нескладно тогда расстались. Прости.
— Да, глупая была ссора. А ты взял и женился на Машке. Как она?
— Не знаю. Мы не живём вместе.
— Понятно. Я тоже одна.
— Почему?
— Так и не вышла замуж.
Они говорили долго. Пётр Петрович предложил встретиться. Катя согласилась и даже всплакнула на радостях.
Бессонная ночь казалась бесконечной, но принесла много хороших воспоминаний. Катя! Сколько лет Пётр Петрович не мог забыть это имя. Иногда произносил его во сне, после чего жена неделями с ним не разговаривала.
Катя, Маша. Они были такими разными, но обе любимыми. Маша никогда не вела себя в постели активно. Охотно подчинялась мужу, принимая игры, какие он придумывал. С годами интерес к экспериментам у Петра Петровича притупился. Он остановил свой выбор на удобном для обоих любовном ритуале и свыкся со своим постоянным доминированием. Более того, оно ему стало нравиться.
Другое дело — Катя. Она сама распоряжалась в постели, вертела им, как хотела, пуская в ход шутки, изящные пальчики и язычок. После любовной игры с Машей оставалось блаженное удовлетворение, с Катей — опустошённость, ошеломление и огромное шальное счастье.
На другой день пришел Николай Николаевич. С бутылкой виски.
— Ты прости меня, Петь, — сказал он. — Я был не прав. Но, понимаешь, полюбилась мне твоя кукла. Вот я и… Прости.
— Отлично. — Пётр Петрович направился в комнату, достал из шкафа Снежану.
— Ты что? — обеспокоился Николай Николаевич. — Я сейчас не могу. И не хочу.
— А я и не предлагаю сейчас.
Пётр Петрович завернул куклу в простыню.
— Дарю, — буркнул он опешившему соседу.
Катя приехала через два дня, утром. Пётр Петрович вертелся вокруг нее, словно петух, и только что не кукарекал от восторга.
— Какая ты… Совсем не изменилась! — воскликнул он, упоённо рассматривая свою первую юношескую любовь.
Они обнялись и долго-долго не хотели размыкать рук, пока не проголодались.
— А помнишь?..
— А помнишь?.. — Воспоминания, казалось, никогда не кончатся, но постепенно наступил вечер, они вдруг разом замолчали и посмотрели на кровать. Пётр Петрович покраснел, а Катя непринуждённо рассмеялась.
— Да, — сказала она, — я очень тебя хочу. И если ты не против…
— Я?! — Пётр Петрович подхватил Катю на руки и закружился с нею по комнате, с каждым пируэтом ловко приближаясь к кровати.
Они ласкали друг друга, как в юности — ненасытно, нежно, красиво. Казалось, что так было всегда, что не существовало двадцати лет разлуки, что не было в его жизни Маши, а в жизни Кати других мужчин. Он и она снова вместе, всё остальное не имело никакого значения.
Отдыхая, они лежали рядом, Пётр Петрович гладил её бёдра, плечи, грудь, с радостью впитывая ответную реакцию на каждое прикосновение.
Женщина! Настоящая, живая, милая. Всё, что делает мужчина в своей жизни, он делает ради женщины. Иногда абстрактной, чаще конкретной. И пусть силиконовый суррогат имеет более совершенные формы, всё равно, когда женщина любима, то даже маленькие недостатки её тела превращаются в трогательные достоинства.
— Спасибо тебе, — сказал он.
— За что?
— За то, что ты — такая живая.
Катя засмеялась. Она не поняла скрытого смысла, она вообще не поняла этих слов, но они были ей приятны.
На кухне зажёгся свет.
— Петя, ты дома?
Пётр Петрович охнул, и они с Катей разом спрятались под одеяло.
— Машка, — прошептал он.
— Что делать будем?
— Не знаю.
Маша прошла в комнату. Бросила связку ключей на стол.
— Я так и знала! — сказала она, увидев под одеялом два силуэта. — Бабник! Не успела я за порог…
— Целый год прошёл, как не успела, — подал голос Пётр Петрович.
— Да хоть три. Я, как дура, сорвалась, приехала не знаю зачем… Кто там у тебя? Покажись!
Катя откинула одеяло.
— А-а-а, Катерина! Ну, что я говорила? Бабник! Сначала тебе изменил со мной, теперь, наоборот. И как мы этого бабника делить будем?
— Я никуда отсюда не уйду, — сказала Катя. — Только если он сам попросит.
— И я не уйду. Он мой муж пока ещё, если я ничего не путаю.
— Только не подеритесь, — сказал Пётр Петрович.
Маша села на диван и закинула ногу на ногу, давая понять, что она здесь хозяйка.
Дверь распахнулась. Николай Николаевич ввалился в дом с завёрнутой в простыню Снежаной. Ошеломлённо оценив обстановку, попятился назад.
— Куда? — подскочила к нему Маша. — Кого принёс? Показывай! — Она отдёрнула край ткани, обнажив изящное бедро силиконовой нимфы. Охнула, шлёпнулась на стул. — Притон, — сказала утвердительно.
Сосед аккуратно уложил Снежану на диван, вытер ладонью вспотевшую лысину.
— Сломалась она, это… — с трудом выговорил он. — По гарантии надо, это…
— Ну, вы мужики, даёте! — хором сказали женщины.
Вот на этом мы и прервём историю о двух мужчинах, трёх женщинах, силиконовой кукле и наших заветных желаниях.
Как сложится жизнь героев рассказа дальше? Превратится ли водевиль в сказку или нагрянет серьёзная драма? И разрешится ли главный вопрос: исполнение желаний — благо или новые жизненные испытания? Недочитанная до конца история — это не всегда плохо. Ведь наше воображение склонно приукрашивать действительность. Не так ли?