– Постойте. – Харп вскинул руку в протестующем жесте. – Вы только что сказали, что в колонии регулярно происходит замена старых особей на новые. Я так понимаю, каждый новичок, которого вам удается отыскать, становится членом колонии. Я хочу знать, что происходит с тем, кто вынужден уступить новичку свое место?
– Никто не покидает колонию, – повторил слова своего приятеля бородач, стоявший справа. – Особи, признанные негодными для дальнейшего существования в качестве члена колонии, становятся источником протеина для оставшихся.
– Источником протеина? – непонимающе повторил Харп. – В каком смысле?
– Мы употребляем их в пищу, – с невозмутимым спокойствием ответил на вопрос бородач, стоявший в центре.
Должно быть, выражение омерзения, появившееся на лице Харпа, было столь явным, что бородач, стоявший по левую руку от него, счел нужным добавить:
– В этом нет ничего предосудительного. Колонист, переставший быть частью Первого, утрачивает возможность к самостоятельному существованию.
– А тебе не кажется, что это гадко? – с презрением глянул на говорившего Харп. – С точки зрения Первого, это даже не каннибализм, а самоедство какое-то… Все равно что поедать собственные испражнения.
– Мы живем в суровом мире, – невозмутимо ответил Харпу тот, что стоял слева. – Поэтому я вынужден в первую очередь принимать в расчет не столько категории морали и нравственности, сколько чисто практические соображения, связанные с проблемой выживания меня как личности, обладающей уникальным опытом и колоссальными знаниями.
– Ты знаешь, – Харп повернулся налево, – на мой взгляд, ссылка на собственные шкурные интересы – далеко не самое лучшее оправдание, о чем бы ни шла речь. – Харп поднял руку, дабы предупредить возможные возражения со стороны Первого, которые, однако, не последовали. – Но это только мое мнение. Если ты считаешь, что все делаешь правильно, можешь продолжать в том же духе, я тебе не судья. Я просто хочу задать несколько вопросов. Получив на них ответы, я уйду.
– Ты будешь знать все, когда станешь Первым. – Бородач, стоявший напротив Харпа, произнес эту фразу так, словно все, что касалось данного вопроса, было уже неоднократно обговорено и согласовано.
– Нет, ребята. – Харп, усмехнувшись, покачал головой. – Такой вариант меня не устраивает. Вы у себя в колонии можете творить все, что заблагорассудится, но лично я не имею привычки закусывать человечиной.
– В колонии осталось двадцать три особи, – подал голос бородач слева. – Ты пришел как раз вовремя, чтобы занять свободное место.
– Нет. – Харп сделал протестующий жест и снова усмехнулся. На этот раз усмешка у него получилась кривая и немного натянутая, словно он только хотел продемонстрировать свою беспечность.
– У тебя нет выбора. – Бородач, стоявший прямо напротив Харпа, сделал шаг по направлению к нему. – Здесь решения принимает Первый.
– Я вижу, ребята, мы с вами не столкуемся. – Цепляясь за снег задниками снегоступов, Харп попятился назад, стараясь держать в поле зрения всех троих, для чего ему приходилось постоянно вертеть головой из стороны в сторону. – Я, пожалуй, лучше пойду…
Не говоря более ни слова, бородачи кинулись на Харпа.
Его спасло лишь то, что на свежевыпавшем снегу движения людей со снегоступами на ногах были не столь быстрыми, как если бы они находились на ровной, утоптанной площадке, обутые только в ботинки. Харп даже не попытался убежать. Левой рукой он рванул в сторону полу дохи – на снег полетели оторвавшиеся пуговицы, – а правой одним движением выдернул из-за пояса полуметровый металлический прут толщиною в палец. Не прерывая начатого движения, он ударил прутом поперек лба находившегося справа бородача. Удар на встречном движении получился сильным, и если бы не шапка, смягчившая его, противник рухнул бы на землю как подкошенный. А так он лишь обхватил обеими руками голову и, упав на колени, ткнулся лбом в снег.
Распахнутой полой дохи Харп хлестнул по глазам бородача, находившегося от него слева, и одновременно с этим ударил прутом в живот третьего колониста, атаковавшего его по центру. Бородач вытаращил глаза и, согнувшись в поясе, сделал по инерции еще два шага, после чего Харп с разворота стукнул его прутом по затылку.
Развернувшись к последнему остававшемуся на ногах колонисту, Харп едва успел увернуться от удара кулаком в челюсть. Поймав руку бородача за запястье, он дернул ее на себя. Потеряв равновесие, бородач начал заваливаться на бок. Харп ударил его коленом по ребрам, а затем, когда бородач упал, – локтем по затылку.
Быстро оглядевшись, он увидел, что колонист, которого он первым сбил с ног, пытается подняться. Сделав шаг в его сторону, Харп с размаха ударил его кулаком в висок. Не издав ни звука, бородач осел в снег.
Харп сдвинул очки на лоб и поднял лицо к небу. Прикосновение колючих крупинок снега к разгоряченной коже в данный момент было даже приятно. Но расслабляться было рано. Если вся колония представляет собой единый организм, то сейчас каждому в поселке известно о том, что произошло с троицей, вышедшей встретить претендента на роль двадцать четвертого Первого. Сдернув перчатку с левой руки, Харп быстро провел ладонью по влажному лицу и, опустив очки на глаза, посмотрел в сторону поселка. Там происходило именно то, что и следовало ожидать. Из домов выбегали всполошенные люди, на ходу натягивая шапки и запахивая дохи. Пока их было не так много – не более десятка. Наверное, Первый решил бросить против наглого пришельца только половину оставшихся у него в резерве индивидов. Но, чувствуя, что дело не обойдется душеспасительной беседой, Харп не имел никакого желания встречаться с ними.
Присев на корточки рядом с лежавшим на снегу бородачом, Харп быстро обшарил карманы его дохи. Обнаруженный в левом кармане светящийся цилиндр он кинул в пустой мешок, висевший у него за спиной. Туда же были отправлены шапка и солнцезащитные очки колониста. Расстегнув на бородаче доху, Харп снял с пояса отличный охотничий нож в ножнах.
Перебравшись ко второму противнику, Харп быстро оставил его без шапки, очков и ножа. Кроме того, он нашел в кармане бородача зажигалку с металлическим корпусом и откидывающейся крышкой.
Обыскивая третьего колониста, Харп решил снять с него еще и новенькие полушерстяные перчатки. Сдергивая перчатку с его левой руки, Харп заметил, как на запястье у него что-то блеснуло. Отдернув рукав дохи, он увидел часы с металлическим браслетом.
На такую удачу Харп даже не рассчитывал: три ножа, зажигалка и часы – ради этого стоило сходить познакомиться с людьми из поселка на юге, в который боялись соваться даже «снежные волки».
Снимая часы с руки колониста, он заметил, что к внутренней их поверхности приклеен маленький пластиковый пакетик. Разбираться, что это такое, времени не было. Сунув часы вместе с пакетиком в карман ватных штанов, Харп поднялся на ноги.
Со стороны поселка по направлению к нему уже двигался отряд выстроенных в колонну по два бородачей. Оставаться на месте далее было бы чистым самоубийством.
Ножом Харп перерубил лямки, удерживавшие снегоступы на ногах лежавших на снегу людей, собрал их вместе и, подхватив под мышку, поспешил прочь.
Харп бежал на пределе своих возможностей, но и колонистам упорства было не занимать. Преследуя беглеца, они двигались ровным строем, словно опытные бойцы на марше, и даже как будто дышали в такт. Расстояние, отделявшее Харпа от погони, не увеличивалось, но, по счастью, пока и не сокращалось.
Реально оценивая свои физические возможности, Харп понимал, что, продолжая двигаться в том же темпе, он выбьется из сил, прежде чем доберется до хибары старого Бисауна. Он даже думать боялся, что ждет его, окажись он в руках колонистов. Сейчас встреча со «снежными волками» и суровая разборка, которая непременно должна за ней последовать, представлялась Харпу не в пример предпочтительнее, нежели перспектива стать одним из Первых, чтобы затем, исчерпав запас своих жизненных ресурсов, превратиться в корм для своры безумцев, объединенных общим сознанием, зацикленным на идее выживания во что бы то ни стало.