Марсал посмотрел сначала на «снежного волка», затем на старого Бисауна, никак не отреагировавшего на его взгляд.
Опустив глаза, Марсал вновь извлек лезвие из ножен. На лице его, сменяя друг друга, с молниеносной быстротой промелькнуло несколько совершенно разных оттенков чувств: сначала растерянность, затем недоумение, быстро превратившееся в сомнение, и, наконец, страх, не имевший никакой конкретной причины, спровоцированный лишь тем, что Марсал понял: сейчас ему предстояло принять решение, которое могло изменить всю его жизнь. И сделать это он должен сам, поскольку никто из присутствующих не выражал намерения помочь: у каждого были свои причины оставить Марсала в этот момент наедине с самим собой.
Когда Марсал ударом ладони по рукоятке загнал нож в ножны, Харп готов был признать, что проиграл: сейчас Марсал положит нож на стол и скажет, что отказывается от такого подарка.
Марсал искоса глянул на старого Бисауна, и тот едва заметно наклонил голову, давая понять, что одобряет принятое решение.
Марсал чуть повернул голову и встретился взглядом с Харпом.
– Спасибо, – сказал он. – Я думаю, нож мне пригодится.
Старый Бисаун с досады разве что кулаком по столу не стукнул. Вскочив с табурета, он затопал к бидону с водой, шаркая задниками тапок. Пить ему не хотелось, но он не мог просто так сидеть и смотреть куда-то в сторону, когда Харп буквально всем своим видом демонстрировал хозяину дома свое превосходство.
Пока старый Бисаун, стоя возле теплогенератора, не спеша пил воду, которая, как ему казалось, отдавала сегодня каким-то на редкость неприятным металлическим привкусом, Марсал распустил пояс, поддерживающий ватные штаны, и продел его через петлю на ножнах подаренного Харпом ножа. Снова застегнув ремень, он встал и, поправив ножны, попробовал, легко ли выходит из них нож. Это получилось у него не очень ловко, но Марсал остался вполне доволен результатом.
– Послушай-ка, – обратился к нему Харп, – а кроме людей, в этот мир никто больше не является?
– Ну, вещи еще разные, – Марсал указал на вещевой мешок Харпа, стоявший на соседнем табурете. – Бывает, правда, очень редко, что появляется только один мешок с вещами, без человека.
– А животные какие-нибудь? Или птицы?
– Я сам ни одного зверя, кроме снежных червей, в этом мире не встречал, – покачал головой Марсал. – Но, говорят, порою так же, как новички, появляется невесть откуда всякая мелкая живность.
– Куры, индейки, кролики, – добавил вернувшийся к столу Бисаун. – Пару раз были собаки и один раз – кошка.
– Ты сам их видел? – посмотрел на старика Харп.
– Сам я видел только кроликов, – ответил Бисаун, с достоинством присаживаясь на свое место. – Микато – его хибара стоит здесь, неподалеку – как-то раз, года два назад, после вспышки, извещающей о прибытии новичка, нашел на указанном месте мешок с тремя кроликами, двое из которых оказались самками. Чудные, скажу я тебе, зверьки: белые такие, пушистые, с длинными ушами. Микато отгородил для них место в углу своей хибары и стал кормить сушеной закваской. Плодиться эти кролики начали с невероятной быстротой. Спустя пятидневку у него уже было штук двадцать маленьких крольчат.
– И что же с ними стало потом?
– Как что? – с показным удивлением старик глянул на Харпа. – Пришли «снежные волки» и всех забрали.
– Сами решили разводить?
– Сожрали! – Старик бросил презрительный взгляд на лежавшего на полу «снежного волка», внимательно прислушивающегося к разговору за столом. – Микато уверял, что, если бы они подождали еще хотя бы пару пятидневок, он мог бы обеспечивать крольчатиной не только «снежных волков», но и всех, кто живет поблизости. Я слышал, что и куры едят сушеную закваску и разводить их несложно. Но «снежные волки» о завтрашнем дне не думают – им главное сегодня чем-то брюхо набить. Вот они и съедают всю живность, что попадает сюда, не давая ей возможности расплодиться.
– Аргумент не в твою пользу, – оглянувшись на «снежного волка», заметил Харп.
– Ты хочешь, чтобы я тебе что-нибудь на это ответил? – презрительно скривился раненый.
– Если у тебя есть что сказать…
– Пошел ты…
– Ну что ж, по крайней мере откровенно и от души, – сказал Харп и снова повернулся к «снежному волку» спиной.
– Теперь-то ты понимаешь, что я был прав? – с надеждой посмотрел на Харпа старый Бисаун.
– О чем ты, старик? – Харп ответил ему удивленным взглядом.
Старик беззвучно шевельнул губами и указал взглядом в сторону «снежного волка».
– Нет, старик, – покачал головой Харп. – Это твоя проблема. И как ты ее намерен решать, меня совершенно не интересует.
– Это такая же моя проблема, как и твоя, – зло бросил старый Бисаун. – Когда сюда придут «снежные волки», ты заговоришь по-иному.
– Старик, – Харп с тоской посмотрел на Бисауна, – твоя главная ошибка заключается в том, что ты так и не понял, что я не собираюсь оставаться здесь навсегда. Мне неприятен этот дом и тот порядок, который ты в нем установил. Мне противен даже запах, который я вдыхаю, входя сюда. Вы можете жить, как хотите, – я никого не собираюсь ни к чему принуждать, – но сам я скоро уйду.
– Интересно, куда же ты собираешься идти? – ехидно усмехнулся Бисаун. – В поселке на юге ты уже побывал, и, похоже, там тебе не понравилось. «Снежные волки» тебе тоже не по душе. Что дальше? Ты намерен основать собственный поселок? Или собственную банду?
– Как долго ты живешь в этом мире, старик? – Харп то ли с интересом, то ли просто с жалостью посмотрел на Бисауна.
– Достаточно долго для того, чтобы понять: тот, кто сюда попал, останется здесь навсегда, – с открытым вызовом сказал Бисаун. – Я не могу объяснить, что представляет собой мир вечных снегов, и не знаю, почему и каким образом сюда попадают люди. Но, поверь мне, выхода отсюда нет. Просто кто-то или что-то дает нам еще один шанс. Может, мы должны исправить что-то, что совершили в прошлой жизни, а может, просто нам нужно о чем-то забыть. Как бы там ни было, то, что сейчас с нами происходит, это жизнь. Мне уже много лет – по сравнению с тобой или Марсалом я просто старик, – и я не знаю, за что или благодаря чему я попал сюда. Я почти не помню своей прошлой жизни. Но я точно знаю, что в тот момент, когда я пришел в себя, лежа на снегу, мне были предложены новые правила игры. Кто, зачем и ради чего это сделал – об этом я спрашивал себя только первую пятидневку, до тех пор, пока не понял, что должен возрадоваться уже хотя бы тому, что жив. Моя собственная жизнь является для меня величайшей ценностью в этом мире. И если я хочу выжить, я должен играть по тем правилам, которые мне предложены. Вот и вся мудрость, Харп. То, что с тобой происходит, это не сон и не бредовое видение. Все, что от тебя требуется, это только принять этот мир таким, какой он есть, и понять, что ты здесь навсегда.
– Ты красиво говоришь, старик. – Харп смотрел на Бисауна скорее с сожалением, чем с осуждением. – Но ты не можешь или не хочешь понять, что ты просто доживаешь свою жизнь, а мне ее только еще предстоит прожить. Ты хочешь обеспечить себе спокойную и по возможности сытую старость, и в этом я тебя не могу винить. Но посмотри, что происходит вокруг тебя. Посмотри, во что превратили этот мир ваша рабская покорность и желание выжить любой ценой. Если бы я был проповедником, то начал бы взывать к тому светлому, что, может, еще сохранилось в душах тех, кто уже смирился и ни во что ни верит. Если бы я был героем, то, не раздумывая, бросился бы в бой, отстаивая те идеалы, которые мне самому кажутся единственно правильными. Но все это не по мне, старик. Поэтому я просто хочу уйти.
– Интересно куда? – спросил старый Бисаун.