– Илья Андреевич предложил мне лучший способ лечения. Он сказал, один врач в нашей стране может спасти меня. Рубен Погосян. У него на счету десятки подобных операций, и все пациенты выздоровели. В его клинике лучшее и самое новейшее оборудование. Илья Андреевич выписал мне туда направление. Попросил принять вне очереди. Сказал, что нельзя медлить с операцией. Вопрос жизни и смерти.
– Это ведь тот самый известный хирург Погосян, который часто выступает по телевизору? Уверена, он тебя спасет. Ничего не бойся. Ложись на операцию, и все будет хорошо.
– Операция не бесплатная, – мама еще тяжелее вздохнула и вновь стыдливо спрятала взгляд.
– Мы продадим кур, возьмем в долг у дяди Пети, – я начала считать в уме возможную прибыль. – Мне директор магазина обещал небольшую премию к новому году. Но главная надежда на пеструю свинью. Если она скоро разродится и принесет много поросят…
– Увы, Снегурочка моя. На свинью нет никакой надежды… Вот, посмотри. Только пообещай обойтись без слез, – мама достала из сумочки сложенный вчетверо маленький листок бумаги, развернула у себя на коленях и показала мне. – Врач написал сумму. Столько денег нужно на операцию и стационарное лечение в клинике Погосяна.
– Почти миллион!
– Вот именно. Где их возьмем, еще и до середины января? Ну представь, мы продадим дом и останемся на улице. Так еще найдем ли покупателя? Из деревни народ уезжает, а сюда никто не рвется. Машину повезет если на запчасти примут. Врач сказал, берите кредит. Как будто банк так сразу одобрит заявку на большую сумму при твоей мизерной по его меркам зарплате. Я и вовсе без работы. И то – чем нам отдавать кредит. Банк проценты накрутит – ой-ой.
Я встала и подошла к окну. Борясь с желанием самым позорным образом разрыдаться, уставилась в окно на красивый чистый снег. Вдали светились редкие окошки. Часть домов пустовала, и многие оставшиеся, где живут старики, опустеют с годами. А ведь когда-то в нашей деревне был большой колхоз с коровниками, свинарником и птичником. Возделывались поля, на них сажали пшеницу, рожь, кукурузу, картошку и капусту. Но в девяностые года все это крепкое хозяйство развалилось и пришло в упадок. С тех пор колхозные постройки разрушились, поля травой поросли. Многие жители уехали в города на заработки, да так там и осели.
Мама преподавала русский язык и литературу в младших классах сельской школы, которую совсем недавно закрыли. В наших Больших Улитках и ближайших деревнях почти не осталось детей. Учить стало некого. Мама в шутку говорила, что мы с ней самые стойкие и медлительные улитки, потому что пока не уползли из родного места.
– Поеду в Москву, – обернувшись, решительно заявила я. – Устроюсь там на работу. С приличной зарплатой мне дадут кредит, и я смогу его выплатить.
– Ты не представляешь, каково это – жить в большом городе, – мама всплеснула руками. – Непутевая Катька Щукина нигде не пропадет. Точнее, где она только не пропадала. А тебя, моя радость, мне страшно представить одну в Москве. Нет, не могу я тебя отпустить туда, это же почти за тысячу километров отсюда. А столько там всяких опасностей, сама видела в новостях! Убийства, грабежи! Жуть! Не хочу, чтобы ты попала в какую-нибудь некрасивую историю. Ты же и жизни за чертой нашей деревни не знаешь, куда тебе в столицу.
– Мам, не волнуйся. Я обещаю держаться подальше от подозрительных личностей, плохих компаний и темных мест. Все будет хорошо, я найду способ со всем разобраться и достать денег на операцию.
– Все равно, не хочу тебя отпускать одну в такую даль. Эх, лучше бы ты вышла замуж за нормального парня и с детками уже нянчилась, чем со мной. Не так было бы мне страшно помирать, зная, что скоро внук или внучка родится.
– Ну разве что встречу столичного принца – интеллигента с белозубой улыбкой, – я усмехнулась, сама не веря сказанному, и добавила серьезнее. – А помирать тебе слишком рано. Еще жить и жить.
– За принцами гоняться – дело пустое. Чем Колька тебе нехорош? Он по тебе сколько лет тоскует? А ты его на порог не пускаешь. Почему? Давно бы пристроенная была, а не в девках сидела. Вот дождешься, и последние разбегутся.
– Как будто не знаешь? – уперев руки в бока, звонко фыркнула я. – Пьет твой Колька, как последняя свинья. А как глаза зальет, так с забором идет драться. Где тот забор, а где жена и дети? Год, два и как Клавка ходить мне в черных очках в самый разгар зимы и говорить всем, что дверцу не закрыла. Уж лучше поехать в Москву на заработки, чем такая женская доля!
Я отвернулась, обиженная тем, что мама вновь затянула старую и надоевшую до зубного скрежета песнь о том, что негоже в моем возрасте о деньгах думать. Все детишек к тому времени нянчат, одна я неприкаянная. И так настроение хуже некуда, так она еще масла в огонь подлила.