— Мы с твоим отцом слишком разные… — Она осеклась. Нет, надо придумать более убедительный довод. — Даже если бы мы были вместе, — продолжала она ровным тоном, — я не могу представить себя живущей в Бернс-Лейк. А ты?
— Хочешь знать правду? Нет. — Ноэль перевела взгляд на Эмму, которая бросила гольфы и занялась туфлями, только что снятыми Ноэль. Не подозревая о том, какой удар она нанесла в самое сердце матери, Ноэль заглянула в верхнюю коробку из стопки и презрительно фыркнула, опуская крышку. — С другой стороны, — отвлеченным тоном продолжала она, перебирая коробки, — жизнь полна сюрпризов. Кто мог бы прошлым летом подумать, что вскоре я снова выйду замуж?
— Логично, — отозвалась Мэри, с трудом удерживая на лице улыбку. — Значит, остается только один вопрос: в каких туфлях ты хочешь выйти замуж?
Ноэль откинулась на спинку стула и вытянула перед собой ноги. В такой позе Мэри не видела ее с детства. По лицу Ноэль блуждала лукавая улыбка.
— Ну какая разница, мама? Их никто не увидит, а Хэнку все равно. Он будет смотреть только на меня.
В конце концов Ноэль выбрала пару белых закрытых туфель на шпильках, достаточно удобных для танцев, и заявила, что их все равно никто не увидит под подолом платья. А для Эммы она купила туфельки на каблучках, украшенные бантиками и блестками, и восторгам девочки не было конца. У кассы Ноэль с грустью призналась матери, что прекрасно сознает, как много денег она потратила на наряды, но в последнее время она доверяет интуиции больше, чем здравому смыслу.
Эхо этих слов звучало в ушах Мэри весь следующий день и вечер, когда они с Чарли встретились в ресторане «Мельница». Завтра им предстоял предсвадебный ужин, а в субботу — свадьба, где их будут окружать друзья и родные. Зато сегодняшний вечер принадлежал только им двоим, как было вначале. Но теперь их время быстро истекало.
Она заметила Чарли у окна, выходящего на мельничный ручей. Вода в нем поднялась от талого снега, он журчал, сбегая к пруду. Было еще довольно рано, половина столиков пустовала. Чарли оделся в темный костюм с галстуком, придавший ему солидный вид, — он напоминал скорее пожилого сенатора, нежели владельца городской газеты. Мэри следовало привыкнуть к его седине, но, как и прежде, белые пряди у него на висках повергли ее в шок. А может, все дело было в том, что она не могла смотреть на него, не вспоминая его же семнадцатилетним — рослым, слегка сутуловатым, словно стесняющимся своего роста, с привычкой зачесывать назад длинные иссиня-черные индейские волосы. А улыбка, его быстрая живая улыбка, по-прежнему вызывала у Мэри учащенное сердцебиение.
Увидев, что она идет к нему, Чарли встал. «Он по-прежнему джентльмен», — мимоходом отметила Мэри. Он улыбался, но его лицо оставалось настороженным. Эту настороженность ей хотелось развеять, уничтожить так, как она когда-то в шутку шлепнула ладонью по воде, разбив их отражения в ручье, возле которого они загорали, Но они уже немолоды. Возможно, вся беда заключалась в том, что у них не было настоящей молодости.
— Сколько лет, сколько зим! — Она поцеловала его в щеку, на миг зажмурившись от горьковато-сладкой боли. — Ты отлично выглядишь, Чарли. Кажется, этот костюм я еще не видела. Он новый? — Ей хотелось добавить: «Его выбрала Пола?»
Чарли ответил ей своим излюбленным пожатием плеч.
— Ты же знаешь меня, я предпочел бы не вылезать из джинсов. Этот костюм я надеваю только в особых случаях.
Мэри ответила ему ослепительной улыбкой.
— Да, нам есть что отпраздновать. Наша дочь выходит замуж.
— Да, выходит, — эхом подтвердил Чарли. Он отодвинул от стола стул Мэри, дождался, когда она усядется, и помог ей снова придвинуть стул к столу. — Выпьешь что-нибудь?
— Пожалуй, водку с тоником. — Когда официант принял заказ и ушел, Мэри со стоном вспомнила: — А ее первая свадьба! После нее меня три дня подряд мучила головная боль. Как подумаю, чем все могло кончиться… — Она тряхнула головой, отгоняя мысль о том, что они чуть было не потеряли Ноэль.
Чарли пожал ее руку.
— Зато теперь она счастлива. Разве это не главное?
Мэри ответила ему пожатием и высвободила кисть.
— Кто-то сказал: «Того, что хорошо кончается, просто не существует, есть только хорошие начала». — Принесли напитки, и она медленно принялась отпивать из своего стакана, глядя в окно на воду, бегущую так близко, что в нее можно было бы окунуть руку. В такое время года вода еще холодна как лед; только к середине июля в ручье можно будет купаться. Снова переведя взгляд на Чарли, она заметила, что по обеим сторонам рта у него прорезались глубокие морщины. У нее неожиданно сжалось горло. Она неловко усмехнулась. — К сожалению, у нас не было ни единого шанса проверить, правда ли это. Мы восстали против целого мира. А теперь целый мир против нас.
— Если ты и права, то это мир, который создали мы сами, — беспечным тоном отозвался Чарли, но улыбка так и не отразилась в его глазах. Его рука лежала на столе рядом с бокалом, изогнувшись как вопросительный знак.
— Может быть. Но мы уже не в силах что-либо изменить.
— Это решать не мне.
Что-то сжалось в душе Мэри. Ее решимость двигаться вперед осторожно, мелкими шагами сменилась внезапным желанием сразу разрубить запутанный узел. Ей было слишком больно. И она понимала, что причиняет боль Чарли.
— О чем ты меня просишь? — приглушенным, подрагивающим голосом спросила она.
Улыбка сбежала с его лица, он взглянул на нее с усталой печалью, которая рвала на части сердце Мэри.
— Я ни о чем тебя не прошу, Мэри. На это я не имею права, точно так же, как ты не вправе просить меня отказаться от всего, что я так долго строил. — Он скорбно покачал головой. — Когда я был молод и самоуверен, я во многом ошибался, но с годами успел кое-что усвоить. К примеру, я знаю, что если попытаться забить квадратный колышек в круглое отверстие, то сломается либо колышек, либо края отверстия. Я не хочу так поступать с тобой. — Он нахмурился. — Хотя, признаться, я до сих пор настолько эгоистичен, что хочу попытаться.
Мэри вздохнула.
— Ты прав. Это напрасный труд.
Он поднял бокал.
— Остается только утопить наши печали в вине. Твое здоровье. — Но Мэри чувствовала, как напряжены мускулы его шеи, как грусть проступает сквозь шутливую маску. В его глазах отражалось смирение. Он устал и смирился, и эти чувства были не похожи на страх и неуверенность, которые мучили их в юности.
— О, Чарли… — тихо произнесла она, боясь расплакаться. — Как бы я хотела… — Она прокашлялась и продолжала: — Как бы я хотела, чтобы все было иначе. Для меня не существует никого, кроме тебя. И никого не существовало, и вряд ли кто-нибудь сможет тебя заменить.
Она ждала, что он упомянет про Полу Кент, почти желая услышать о ней, потому что благодаря этой конкретной подробности ей стало бы проще держаться отчужденно. Боль была слишком сильна.
Но Чарли ответил с хрипотцой в голосе:
— Значит, нам остается только продолжать жить как прежде. Обо мне не беспокойся. Я ко всему привык. — Он слабо улыбнулся и отпил вина. — Закажем ужин?
— У меня вдруг пропал аппетит, — призналась Мэри.
— Ты должна съесть хоть что-нибудь.
— Как ты похож на мою мать! — Она невольно засмеялась.
— Послушай… — Чарли подался к ней, и на миг она различила непоколебимую решимость, скрытую под тонким слоем неуверенности. — Послезавтра наша дочь выходит замуж. Ноэль так много выстрадала, что мы просто обязаны радоваться ее свадьбе. — Он отстранился, его лицо смягчилось. — Давай все-таки заглянем в меню. Наш ресторанный критик уверял, что здешнее заливное из лосося просто нельзя не попробовать.
Мэри отрезвило его… другого слова не подберешь — его благородство. Отставив пустой стакан, она взяла меню.
— Ты прав, Чарли, я вела себя эгоистично. — В смелой попытке, которая даже ей самой показалась фальшивой, она беспечно добавила: — Незачем портить чудесный вечер с самым достойным холостяком Бернс-Лейк. — У нее опять мелькнула мысль о Поле Кент.