А затем он начал хохотать.
Хохотать громко, безудержно, хотя и с некоторыми нотками истерики.
И пока он так хохотал, он сам как-то все больше стал как бы растворяться, исчезать из виду. Красные солнца поспешили убраться подальше за горизонт, став не больше булавочной головки; небо же стало белым, чистым и пустым, как потолок.
Фактически — что за прекрасное это слово «Фактически» — фактически, в столь милой моему сердцу действительности, это и был в самом деле потолок.
Стив Блэйкистон вперив в меня свой настороженный взгляд, снял с моей головы хромированную полусферу, подбитую резиновыми подушечками.
— Спасибо, Пит, — сказал он. — Ровно тридцать минут. Ты подействовал на него быстрее, чем инсулиновая шокотерапия.
Я присел на кровати, стал собираться с мыслями. Он ущипнул меня за руку.
— До сих пор не верится? Да, ты в самом деле проснулся. Мне очень хочется, чтобы ты рассказал обо всем, что делал… но не сейчас. Я позвоню тебе в редакцию.
Я увидел, как ассистент снимает колпак с головы Красвелла.
Красвелл стал часто моргать, затем повернул голову, увидел меня. Лицо его последовательно, одно за другим, приняло добрую полудюжину различных выражений — и среди них не было ни единого приятного.
Затем он рывком поднялся с кровати, оттолкнул в сторону ассистента.
— Подонок! Хулиган! — кричал он. — Я убью тебя!
В ответ я только встал рядом со Стивом, кто-то из ассистентов схватил Красвелла за руки.
— Пустите меня к нему — я разорву его на куски!
— Я предупреждал тебя, — тяжело дыша, произнес Стив. — Рви когти отсюда, да побыстрее!
Я не стал дожидаться, что будет дальше. Маршэм Красвелл в кальсонах и нижней рубашке, возможно, и не был столь же впечатляющим физически, как бронзовотелый гладиатор его видений, но мускулатура у него была достаточно прилично развитой.
Все это происходило вчера вечером. А сегодня утром ко мне позвонил Стив.
— Красвелл вылечился, — торжественно объявил он. — Теперь он вполне нормальный, как я или ты. Говорит: понял, что переутомился и теперь будет относиться ко всему гораздо спокойнее, даст себе отдых от фантастики и станет писать в каких-нибудь других жанрах. Он ничего не помнит о том, что происходило у него в уме, когда он был в коматозном состоянии, однако он все никак не может отделаться от весьма странного желания: хорошенько насолить некоему молодому человеку, который лежал на соседней койке, когда он проснулся. Он сам не знает, чем вызвано такое желание, а я не стал распространяться на сей счет. Но все-таки лучше объяснить ему что к чему.
— Наши чувства взаимны, — сказал я. — Мне лично очень не по душе его увлечение различными чудовищами. Что он собирается писать теперь любовные романы?
— Нет. Теперь у него возникло новое помешательство — на вестернах. Сегодня утром он начал разглагольствовать о социальном и историческом значении револьвера системы кольт. Он уже придумал название первого своего рассказа в этом новом для него жанре — «Правило шести патронов». Скажи честно, это хоть каким-нибудь образом связано с тем, что ты пытался ему внушить во время слияния ваших разумов?
Мне ничего не оставалось другого, как рассказать обо всем без утайки.
Значит, теперь Маршэм Красвелл столь же здоров психически, что и я? Я бы не стал заключать пари на сей счет. Лично за себя я бы не поручился.
Три часа тому назад, когда я направлялся на последний поединок тяжеловесов в «Мэдисон Сквер Гардене», меня поймал за пуговицу один полицейский — мой хороший знакомый, в этот вечер свободный от дежурства.
Это был Майкл О'Фаолин, самый дюжий, самый крутой, самый славный фараон из всех, с которыми я знаком.
— Пит, малыш, — сказал он, — этой ночью мне приснился необыкновенно странный сон. Я помогал тебе выпутаться из какой-то очень скверной передряги, и когда все обошлось благополучно, ты сказал, что в благодарность ты, может быть, достанешь мне парочку контрамарок на сегодняшний вечер. Вот мне теперь и хочется узнать, что же это такое нечто вроде телепатии?
Я схватился за косяк входной двери в бар, чтобы почувствовать себя поустойчивее. Майк еще что-то быстро и весьма невнятно тараторил, когда я нашарил в кармане свои собственные билеты и произнес:
— Что-то неважнецки себя чувствую, Майк. Валяй-ка на матч ты, а я подберу нужный мне материал из других газет. Только не сильно беспокойся обо всем этом. Просто сделай сою ставку на ирландца.
Сказав так, я вернулся в бар и крепко-крепко задумался над солидной порцией виски, что является после хрустального шара наилучшим средством, когда нужно посильнее сфокусироваться, то есть сосредоточиться.