Домой Настя пришла, совсем обессилев от встреч, мыслей, от безумного города, от семиэтажного лабиринта — литературного общежития. И Бог знает еще от чего. С маниакальным усердием стараясь не думать о Ростиславе.
Она вспомнила, что не обедала. Достала из кухонного шкафчика спасительный „Кнорр“, который вкусен и скор.
Но сначала необходимо было принять ванну, доверив свое проголодавшееся тело теплой и ласковой воде, насладиться упругими струями душа, умаститься неземными ароматами лучших парфюмерных лабораторий Франции. А потом сесть в кресло, завернувшись в пушистый, верблюжьей шерсти плед, и читать, читать… что-нибудь эротическое и красивое, как и было условлено. Например, вот это:
„…Всем телом Марианна ощутила его кожу, кожу другого существа, гладкую и горячую. Под кожей перекатывались мощные упругие мышцы. Марианна ничего не видела, кроме плотной тени над своим лицом, и когда инстинктивно пошарила руками, то нащупала вокруг себя и над собой камни. Не было сомнений, что незнакомец принес ее в узкий и низкий грот. Охваченная страхом оттого, что ее спрятали в этом каменном мешке, она чуть не вскрикнула. Но горячие и сильные губы поглотили ее крик. Она захотела освободиться, но объятия еще крепче сомкнулись, не давая ей возможности шевельнуться. Незнакомец продолжал ласкать свою добычу…
Мало-помалу она почувствовала тяжесть огромного тела, полного сил и жизни. Но ей все больше казалось, что она отдается какому-то призраку. Говорят, когда-то колдуньи становились возлюбленными дьявола, и, должно быть, они переживали подобные мгновения. Марианна тоже решила бы, что она игрушка какого-то наваждения, если бы не ощущала тяжесть упругого и горячего тела, если бы кожа невидимого любовника не издавала легкий земной запах мяты…
С закрытыми глазами, вся во власти первобытного чувства, Марианна теперь стонала от его ласк. Волна наслаждения поднималась в ней, захлестывала все ее существо… Вдруг, словно луч солнца озарил ее, — любовник осуществил наконец так долго сдерживаемое желание. У обоих вырвался одинаковый крик счастья… И это было все, что услышала Марианна. Только сердце ее стучало…“
Настя задремала прямо в кресле, полусидя, и увесистый том с глухим стуком свалился на мохнатый ковер. Мягкие тени обволокли ее и приподняли над миром, над реальностью. Она парила, как Терехова в фильме „Зеркало“, и тело ее было невесомо, словно во время сеанса аутотренинга.
От внезапного звонка в дверь она мгновенно „приземлилась“. В окне темнело небо с измятым, как простыня, облаком.
— Кто там? — полусонным голосом спросила Настя.
— Это я, Валентин.
Она смутно припомнила, что назначила ему встречу именно на сегодняшний вечер.
— Подожди минуточку.
Мимолетно оглядев себя в зеркале (спутанные каштановые кудряшки… сойдет… макияж? пожалуй, достаточно…), запахнув тонкий махровый халат кремового цвета, она, наконец, открыла дверь. Цепочка ударилась о косяк со звоном разорванных оков…
— Привет, я так соскучился. — Валентин заключил ее хрупкую фигурку в цепкие объятия. — А ты что же, спишь? Еще и десяти нет.
— Десяти? — удивилась она, понимая, что проспала довольно долго.
— Голодная? — Не дождавшись ответа, Валентин с обычной для него хозяйственностью начал выгружать из пакета консервные банки, целлофановые упаковки, двухлитровую пластиковую бутылку „Херши“ и, наконец, семьсот пятьдесят миллилитров „Porto escudo“. Сквозь толстое зеленое стекло красное вино таинственно сияло и влекло.
Глядя на дары скромного фотографа с Петровки, 38, и Настя прониклась невольным уважением.
— Валек, неси-ка все это на кухню, — скомандовала она и стала доставать хрустальные бокалы для вина и богемские стаканы для воды.
Она хотела пить вино и заниматься любовью, потому что для нее эти явления были одного порядка. Она давно постигла, что „секс“ и „интимность“ — понятия разные, а в случае с Валентином — противоположные.
Настасья, кажется, совершенно не ориентированная на лесбийскую любовь, проводя иногда дружеские вечера с особами женского пола, испытывала во время беседы искреннюю открытость, эмоциональность и взаимную симпатию. С Валентином всегда бывало наоборот: они занимались любовью, даря друг другу наслаждение, но она не доверяла ему, не пыталась раскрыть перед ним свой внутренний мир, их отношения вовсе не были по-настоящему интимными. Это устраивало Анастасию, потому что она боялась слишком раскрыться, страшилась впустить в свой герметичный мирок другого человека, словно маленькая ракушка, мягкая внутренняя сущность которой покрыта непробиваемой оболочкой. Инстинктивно она чувствовала и на полузабытом опыте знала — стоит приоткрыть створку, как сразу же найдется хищник, который выклюет, высосет, выдерет когтями нежную душевную плоть.