запил, замкнулся в нелюдской печали,
его не трогали, не замечали.
4 ма 2018
Реквием
(обрывки)
И вот ко мне пришёл,
но денег я не взял,
хотя долги, буза, вокзал,
расчёт на дачу,
в Евпаторию билеты,
он был смешон, как бес,
и страшен, как коза,
и не сказал, как –
в рифму или без
(здесь хором плачут,
плач за сценой где-то).
И всё же мы нашли кафе,
так, погребок, здесь
когда-то была баня
(глаза его, как фрикадель в тумане),
я дал автограф, пили кофе,
потом играли на арендованном баяне,
он неплохо.
И кто-то предложил:
–Пора, брат, сваливать.
Мы продолжали пить на свалке,
за нами увязалась Гретхен,
не обращая на «пошла ты на хер»,
так проявляя Гётевский характер.
Мы обсуждали обстановку в Чили,
потом на Пушкина перескочили,
и я спросил его, кажись Евгения,
ну, как скоты похоронили гения?
«Стреляют… – медленно он произнес. –
А.Пушкин – Ленского,
А.Пушкина – Дантес».
Потом рассказывал про монастырь Ушу,
и грызли мыши голову: шу-шу,
а Реквием я завтра допишу.
6 мая 2018
Полдень
Сбирает в стаи старый сталкер птиц,
поэт слова сбирает для страниц
осенней книги, поле
голландской техникой острижено до порно,
дорогой волочится только тень,
отставшая от старика с котомкой.
И жизни листьями набитый день,
докуренный до середины только.
7 мая 2018
Гийом Апполинер, Париж и др.
Очнулся, словно Лазарь, и ослеп,
мир в ярком свете неразумен и нелеп,
и ты от света и от зрячих прочь
идёшь, слепой, с свечой зажжённой в ночь.
В пивнушке к вечеру в густой и смрадной зыби
уже бессмысленные очи рыбьи,
и ты меж масляных, блатных и христианских рож,
как бомж коньяк стодолларовый, кофе пьёшь.
Сед, страшен, стар, здоров не по годам,
проснувшийся Париж он кормит в две груди – Нотр Дам.
9 мая 2018
***
Тогда набей желудок до отвала,
до перевала дня засни светло
и выкури кубинскую сигару
всем недокуркам с фильтрами назло.
Запомни зубы той, с которой не был
и не барахтался в любви, в пыли, в пути,
и сколько может отхватить зрачок от неба,
отхвати.
11 мая 2018
***
Зимой кристаллы режут нас
и греются о наши руки,
а жалкие часы на час
переведут назад от скуки.
И будет скука, словно сука,
смотреть в зелёные глаза
и не имея что сказать,
оближет варежки и руки.
Тело
Осторожно,
чтоб не пропала ночь,
прикасаюсь к рукам, и ногам,
и телу,
наши тени стали
одной тенью,
наши ночи стали
одна ночь.
Ночь – холст,
материал растёт,
кровавится пространство
звёздами.
И светом таинство живёт,
и мир не создан.
Из распахнутых уст
поднимается день.
Наше тело –
Огюст
Роден.
23 мая 2018
Слова
Как занятое мышцами пространство,
возвращаются из прошлого слова,
я их обтачиваю едва,
учитывая дней непостоянство,
и вот они растут, как в городе молва
и как в деревне блядство.
Их много, их уже не надо вам?
Куда деваться сказанным словам?
25 мая 2018
***
Так и держусь на звуке и воде
в той местности, растут деревья где,
спускаясь по холмам
к из пластика построенным домам.
По крыше гаража крадётся кот
к кормушке, птица улетает, вот
привычный жизни ужас,
цветок цветёт открыто, к нам наружу,
рекламный ролик о войне и мире,
всё подрастает в росте и цене,
размазанный на лазерном окне
глоток эфира.
Кефир, зарядка, утренний кларнет,
нокдаун, формулы смертельной виражи.
Жизнь пожирает жизнь,
а смерти нет.
1 июня 2018
Майя Шварцман
Я позабыл,
какой на сегодня вторник,
зачем ходит облако,
куда растёт дерево.
Прислала весточку из Гента Майя:
–Всплывай, Анатолий! –
напомнила, что живём
в одно время. –
«Как вам, милые мои, помочь?
Я такой же забулдыга-графоман.
У меня от божьего только дочь,
у меня от Бродского только ман».
Ты умеешь улья ворошить,
где янтарный мёд чудесно мёртв,
ты умеешь отдавать свой мёд,
чтоб взамен жить.
Улыбкой не настроишь мир,
не потеряв улыбки.
Настройщик может уйти,
музыка должна остаться,
останется место,
где он стоял, сидел,
останется его голос, улыбка,
которые незаметно будут настраивать
разбитые жилы оставшихся,
чтобы они могли проснуться,
подняться, пойти куда-то,
на новые места,
где музыка совершенна,
слова искренни,
а женщины своей красотой