А в своем отечестве, на границе
безымянной правды и старой лжи,
как слова на белой пустой странице,
в равнодушном небе снуют стрижи.
* * *
Разбилось на куски все то, что было цело, —
и мир вокруг стоит, молчание храня.
Мне не узнать уже, какая птица пела
под куполом ветвей при резком свете дня.
В гнезде птенец пищит, а в небе Ангел плачет,
за сенью облаков светила не видны.
Вернулся в грешный мир Господь — а это значит,
что мне не отмолить уже своей вины.
Голгофы склон зарос кустарником колючим —
так кости мертвецов вновь обретают плоть.
Как быстро рухнул мир, где мы друг друга мучим!
Как ярко вспыхнул свет! Как милостив Господь!
* * *
Я музыки твоей не подберу —
Озябли пальцы и устали губы.
Но на горе, в серебряном бору,
Где дует ветер в ангельские трубы,
Где корабельных сосен чешуя
И оспа ряби на речной излуке,
Во сне печальном раздвигаю я
Ореховые заросли разлуки.
Большие крылья времени крепки,
И жизнь летит, его полету вторя,
Но волн осколки, влаги черепки
Сухой горой лежат на месте моря.
И плоть, питаясь жизнью даровой,
Еще плотнее окружает душу,
И краб огромный, выползший на сушу,
спит, как орех с разбитой головой.
* * *
Я, услышав крыльев трепет,
веки разомкну.
Человек из глины лепит
для себя жену.
Перед сном он пьёт таблетки,
смотрит на табло,
а в грудной томится клетке
лишнее ребро.
Мышья норка, хлеба корка,
розы на окне…
Знаю я, кто будет горько
плакать обо мне.
В белой блузке из нейлона,
в юбке из парчи
я, как сон Пигмалиона,
растворюсь в ночи.
Поэт
1
Узник, забытый всеми,
не ждёт свиданья,
но превращает время
в предмет страданья.
В клетке, читая сонник,
томится пленник.
Вновь зацветают донник
и подмаренник,
густо-зелёный шпорник,
чабрец, душица…
Знаешь ли ты, затворник,
на что решиться?
Тело твоё, как воду,
прольют на сушу,
выпустят на свободу
живую душу.
Будешь не заключённым —
царём, эмиром,
будешь в костюме чёрном
парить над миром.
Ты — не последний грешник,
не богохульник —
скажешь: созрел орешник,
зацвёл багульник…
2
Жизнь освобождается от груза,
выучив страдания азы,
и опять летит к поэту муза
в виде легкокрылой стрекозы.
Ивы спят, загадочны, как инки,
как ацтеки, дремлют тополя…
Сядет стрекоза на лист кувшинки —
и возьмёт кукушка ноту «ля».
Хор лягушек, чтобы не фальшивить.
остудил в воде ненужный пыл.
Не спугни сегодня музу — ты ведь
стрекозу, как и меня, забыл.
* * *
Что ж ты пригорюнился,
дурачок?
Ты поймай мелодию
на крючок,
ты её, голубушку,
зацепи,
а потом держи её
на цепи.
На цепи мелодия
не страшна, —
ведь у покупателя
пуста мошна:
он, поэт и праведник,
стал левшой
с непонятной музыкой
за душой…
Ты забудь о прошлом,
спокойно спи,
Но держи мелодию
на цепи —
пусть она, как солнце,
идёт в зенит,
но при этом цепью
своей звенит!