Сеня много раз слышал о чудесных свойствах цветов папоротника, распускающихся как раз в эту ночь. Он решил непременно увидеть, как расцветает это волшебное растение, а, если удастся, то и овладеть его огненным цветом. Набрав на росистом лугу двенадцать трав и положив их за пазуху, окаймленной кустами дорогой добрался он до леса. Там было тихо. Только вершины деревьев чуть-чуть колыхались, словно передавая друг другу шепотом какую-то тайну.
Сонная птичка выпорхнула испуганно из мокрых кустов, сквозь которые пробирался Сеня. Что-то вроде ежа или мыши пробежало почти у самых его ног, заставив Сеню вздрогнуть от неожиданности. Далеко-далеко, вероятно у самого Черного Оврага, не то Леший, не то филин протяжно и угрожающе кричал: «У-у-у-у!» Но Сеня, несмотря на замирание сердца, опираясь на длинную палку, решительно шеи по чуть светившейся в темноте, извивавшейся между деревьями и кустами тропинке, по направлению к Круглом Поляне…
Он шел туда не один. Деревенские знахарки, Аниска и Праскуха, независимо одна от другом и даже без уговора, тоже отправились в лес. Старая Праскуха интересовалась, впрочем, больше корнями и травами, которые надо было собирать как для целебных, так и для волшебных надобностей. Аниска же, пренебрегая упорным трудом зелейщицы, нарвала лишь и завязала в передник двенадцать цветов, с целью положить их себе под подушку и увидеть с их помощью будущее. Главным образом молодой ведунье хотелось узнать, обманет или не обманет ее Некто, посещавший Аниску не то во сне, не то наяву в ночном темноте и проникавшим сквозь печную трубу в виде огненного змея. Этот некто обещал пригожем колдунье счастье и сладкое, полное всякого довольства существование. Аниске хотелось уехать, разбогатеть, прочь из деревни, где ее дразнили хвостатою ведьмою (хвоста же у нее не было), упрекали за выдаиванье коров и возводили на нее обидные небылицы. Больше всего возмущало молодую чародейку приписанное ей рождение на свет бледно-зеленого болотного бесенка, убитого Лешим, выкинутого из омута водяным и найденного в прибрежных тростниках деревенскими ребятишками. Возможно, что в последнем обидном слухе не обошлось без влияния враждовавшей с Анискою другом ведьмы — Степаниды… Молодая, чернобровая, никого и ничего не боявшаяся (за исключением той же Степаниды) Аниска, уповая на некоторую близость свою с нечистого силой, твердо решила овладеть цветком папоротника и, как только смерклось, задворками проскользнула на дорогу, ведущую в лес.
Опираясь на клюку, еще раньше ее вышла туда же Праскуха.
Старая зелейщица была уже на прилегающих к лесу полях. Она то и дело останавливалась на пути, смотрела по сторонам и нагибалась для выкапывания кореньев и срывания трав, помещаемых в объемистый мешок и плетеную кошелку… Так как Праскуха свернула с дороги и ушла, собирая зелья, далеко в поле, то спешившая попасть в лес Аниска обогнала ее, даже не заметив снаружи.
Лес был уже полон празднично настроенной нежитью и нечистью. Вся она, следуя установившемуся уже много тысячелетий обычаю, доходившему еще до тех времен, когда даже кусты и деревья гуляли на Ярилину ночь, собиралась обыкновенно посмотреть, не расцветет ли где огненно-яркой звездой волшебный папоротник, приманить, если удастся, на это место живого человека, сорвать его руками чудесный цветок и приобрести таким путем могущественную власть над тайными силами природы. Никто не помнит, чтобы столь трудное дело кому-либо удавалось в этих местах. Но особенно русалки из года в год шли Ярилиной ночью в лес, где шептались в шуме вершин и шелесте листьев, обнимая друг друга, души деревьев. Порой водяницам чувствовалось что-то родственное в этом шепоте. Они останавливались, держась за руки, вглядывались в словно прикованные к определенному месту неясные очертания воздушных девичьих тел, колеблющихся вместе с древесными вершинами при дыхании ветра. Старшие русалки передавали сестрам, что древяницы собираются иногда в пору весеннего цветения ветвей на лесные поляны и водят там с венками на головах, просвечивая и серебрясь в лунном сиянии, безмолвно-торжественные хороводы.
Как известно, всякая нежить может быть видима только тому из простых смертных, кому она сама захочет себя показать. Исключение составляют люди, от природы располагающие способностью видеть явления потустороннего мира, или ведуны, приобретающие эту способность долгими упражнениями и страшными обетами.
Поэтому Аниска, не слишком еще искусившаяся в бесовской науке, хотя и проходила в лесу совсем близко от русалок и древяниц, но те, не чувствуя расположения к ведьме, не пожелали ей показаться.