Знаю — парным молоком серых ослиц дважды в день моешь ты эти нежные ноги, дабы не загорала кожа на них.
И черные рабыни твои ссорятся между собой из-за того молока, пока алая кровь не окрасит их твердые ногти.
Ты, кого здесь называют Ашерой, чье изваянье с синею птицей у каменных персей стоит на высотах, Ты, перед кем среди золотых треножников гордого храма на Эриксе равно простираются и греки, и карфагеняне, Ты, чей вздох воздымает волну и отнимает сон у влюбленных, чей смех разливает безумный восторг полного счастья, — я Тебя заклинаю: будь благосклонна ко мне и сделай то, о чем я теперь не смею мечтать!
Ярко горят знаки небесных зверей на черно-синем плаще царственной Ночи. Давно угасли все огоньки в скважинах ставень. Недвижны темные купы деревьев. Все спит. Один только я, не боясь потревожить собак, торопливо рву при сияньи планет цветы перед террасой дворца.
Из хрупких лилий, нежных вьюнков и шипами усеянных роз сплету я венок, чтобы повесить его на темно-бронзовой двери твоей.
Пусть алые капли из наколотых рук оросят белизну невинных цветов, мешаясь со слезинками Ночи.
Всю мою кровь готов я отдать, дабы хоть на миг овладеть твоей белизной…
— Убежим! Убежим! — шептали мне ночью товарищи. — Пьяны сегодня по случаю праздника все сторожа. Ночь пролетит, и далеко за пределами города встретит нас своею улыбкой дарящая волю пустыня.
Охотно примут дети ее тех, кого угнетал Карфаген. Там не будем мы больше рабами!
И я внимал их речам, полный раздумья…
— Уплывем вместе с нами, — звали меня двое других. — Давно присмотрели мы лодку возле дворца, там, где море лижет крутые ступени лестницы, ведущей из сада. Лазурно-зеленые споют нам шумную песню свободы и на своих белых гребнях отнесут обратно на родину…
И я молчал, уныло склонясь головой.
К утру наша тюрьма стала пуста.
Там остался лишь я, ибо сердце мое незримою цепью приковано к этим местам.
— Почему не бежал ты вместе с другими? — спросили меня сторожа.
— Мог ли я прогневить моего господина? Он кормит меня и дарит дыхание жизни. Мне ли бежать от его благословенного лица!
Да и куда мог бы укрыться я от карающей десницы его? Ни пески пустынь, ни волны морские не защитили бы меня от его львиного гнева!
— Ты хорошо говоришь, — ответили мне сторожа, — но речи твои не помогут нам избежать наказанья.
В утреннем сне Ты мне явилась, Богиня, такою, как тебя почитают местные жители. Бессмертный лик был темен, как изваянье из черного камня в коринфском предместье, где среди кипарисов на вершине горы высится храм твой, о Меленида.
И когда я, простершись во прах, стал просить Тебя соединить меня с той, кого я люблю, Ты улыбнулась мне и произнесла:
— Лишь неутоленные милы желания.
Но тогда я стал заклинать Тебя всеми мольбами, какие помнил и знал, пока Ты смягчила сердце Твое, и я не услышал звучащий, как музыка систров в храмах Египта, божественный голос:
— Да сбудется то, о чем ты просил.
Слава Тебе, радость дарующая Афродита!
Скоро сбываются сны, которые мы видим под утро.
В фиолетовом ярком плаще, на груди по-женски застегнутом сверкающей пряжкой, вылез он из носилок и вперевалку, походкой привыкшего к бурям наварха, пошел по террасе дворца.
Два эфиопских мальчика в зеленых одеждах побежали за ним, осеняя черную с золотом митру опахалами из ярких перьев сказочных птиц, поющих в садах гесперид.
Все мы разом легли перед ним, ткнувшись лицом в базальтовые плиты помоста.
Это был Бармокар, чья пентера с острыми бивнями решила участь упорного боя карфагенян с флотом сицилийских союзников.
Над берегом канала, в зеленых кустах сижу я вместе со свирелью моей, не обращая внимания на летающих вокруг блестящих стрекоз.
Думы мои со звуками песни рвутся из середины спаянных воском стволов тростника. Думы мои несутся к тебе, кого я вряд ли увижу.
С тех пор как услали меня из Карфагена управлять загородным поместьем отца твоего, дни и ночи я пребываю в тоске.
Где ты? Что делаешь ты, финикиянка?
По-прежнему ли ходишь ты мимо ограды, за которою я когда-то работал, купаться в морской прозрачно-зеленой воде, где тело твое кажется мраморно-белым?
О, как любил я созерцать это стройное тело из густых кустов на прибрежном обрыве!