- Все хорошо, мама. Не холодно. Как вы там, здоровы?
- Да, да. Лена в театре. А Витенька… Вот он рвет трубку. - И Сергей услышал звонкий, взволнованный голос сына: - Папа! Папа, я разбил твою чашку! - Он знал Витькину привычку сразу выкладывать все неприятности. - Я полез…
- Ладно, сынок, ладно, - улыбнулся Сергей. - Как дела?
Витькин голос сразу стал веселым, и он еще звонче закричал:
- Папа, я по труду «пять» получил. А ты?
Сергей любил говорить сыну, что оба они трудятся и оба получают отметки.
- Нет, сынок. Я «пять» по труду пока не получил, - невольно вздохнув, он скосил глаза на Лобанова, который с веселым интересом прислушивался к разговору. - Но постараюсь…
Недолго продолжался этот радостный и беспорядочный разговор, когда вмешался голос телефонистки:
- Ваше время истекло. Кончайте.
И Сергей только успел прокричать:
- Маму поцелуй! До свидания!
Когда он повесил трубку, Лобанов с упреком сказал:
- Хоть бы привет от меня передал Марии Игнатьевне.
Но Сергей, словно не слыша его, задумчиво произнес:
- Эх, нам бы с тобой «пятерку» за труд получить… Знаешь, - он опустился на диван и закурил, - помню я одного человека. Был такой секретарь райкома у нас, Волохов. Так вот, вызвал он меня, когда я после демобилизации в Москву приехал, и сказал, что райком собирается послать меря на работу в уголовный розыск. «Это, - говорит, - должно стать делом всей вашей жизни, вашей новой профессией». И вот столько лет прошло… И чего только не было… И, по-моему, служим мы с тобой неплохо. А вот легче работать почему-то не становится.
- Волохова я знал, - кивнул головой Лобанов.
Оба некоторое время молча курили. Потом Сергей сказал:
- Я вот иногда думаю, что у нас за работа? Говорят, мы должны карать за совершенное зло…
- Карает суд, - покачал головой Лобанов.
- Ну, конечно. Но работа наша все-таки выглядит грубой, даже жестокой, что ли. Найти преступника, схватить его.
- Гораздо важнее - не дать ему пойти на преступление, - заметил Лобанов.
- А что значит «не дать пойти»? Просто помешать? Нет. Тут надо совершить переворот в его душе. Это же все равно что вылечить тяжелобольного. Я тебе так скажу. Я бы нашу работу поставил рядом с работой учителя и врача.
- Ишь ты, - улыбнулся Лобанов.
- А что? Я же понимаю, чего ты улыбаешься.
- Многого нам не хватает, чтобы рядом с учителем и врачом стать.
- Согласен. Но я о гуманности профессии говорю. У нас ее только труднее разглядеть. Но она есть, если в корень смотреть. Есть.
Лобанов сердито вздохнул.
- А я большую разницу вижу в этих самых профессиях. Вот врач. Он всех своих больных должен, не знаю как, жалеть, должен даже, если хочешь, любить, потому - человек перед ним, больной, страдающий. А я всех наших «больных» любить не могу. И чем тяжелее наш «больной», тем я его больше ненавижу. Я сейчас думаю, к примеру, как мне этого подлеца Семенова разоблачить, а не «вылечить», как мне его, бандита, скорее за решетку спровадить.
- Ну, а потом? - усмехнулся Сергей.
- Что «потом»?
- Ну, спровадил. А потом?
- А-а. Потом, конечно, лечить его придется, - хмуро согласился Лобанов. - Никуда тут не денешься.
- Вот видишь. Придется, значит, лечить. Даже Семенова. Ну, а других, кого он, допустим, с пути сбил, запутал или запугал? Что, мы не видели с тобой таких? Лобанов задумчиво подтвердил:
- Видели… Много таких видели… И все это верно, что ты говоришь. Но сейчас у меня гвоздем сидит в голове Семенов. Как его заставить говорить, как узнать, что он придумал?
- Как-то там наши ребята сейчас в засаде, - сказал Сергей.
В дверь постучали.
- Войдите!
В маленькой прихожей, заполняя ее всю, появилась высокая фигура Урманского, как обычно, в пушистой шапке с опущенными ушами и со знакомой тоненькой папкой в руке.
- Сергей Павлович, я понимаю всю бестактность моего вторжения! - Он поднял вверх руки и на секунду стал похож на дрессированного медведя.
- Раздевайтесь, - кивнул ему Сергей, - и спустимся в ресторан. Мы умираем голодной смертью.
- Этого я себе никогда не прощу! - принимая его шутливый тон, воскликнул Урманский. - Хотя на меня будут молиться все жулики города.
В ресторане гремел оркестр, между столиками кружились раскрасневшиеся пары, сновали с подносами официанты.
Сергей, Лобанов и Урманский, оглушенные, остановились в дверях, оглядываясь по сторонам в поисках свободного столика.
Изящно лавируя среди танцующих, к ним приблизился худощавый, в черной визитке седой метрдотель.