С трудом удалось заставить себя действовать, быть опять энергичным и решительным. Утром после завтрака уложили рюкзаки, свернули палатку. Небо было почти безоблачным, розовым на востоке. Розовели и вершины гор на западе, а на востоке они еще черными зубья
ми врезались в розовое небо.
Когда все было готово к выходу, появился новый звук, не ветер нет, другое, наконец, поняли: вертолет. Вот но появился из-за гор и приближается к нам. Я бросился к рюкзаку, достал ракетницу, зарядил и выстрелил. В небе зажглась большая зеленая звезда. Я разрядил ракетницу и выстрелил еще раз.
На вертолете заметили наши сигналы, он приближался, спускаясь все ниже и, наконец, повис над нами, потом медленно опустился еще ниже, пока шасси его прочно не встали на снежный наст. Это был тот самый вертолет, на котором мы летели из Полярноуральска. И экипаж был тот же.
Из кабины выскочил пилот и сразу очутился у меня в объятиях.
- Ну, слава всевышнему. Как вы тут, живые?
- Пока живые. Как ты нас нашел?
- Вашу радиостанцию армейцы запеленговали и передали нам координаты, а мы, как только распогодилось, вылетели. Как у них дела?
- Плохи, особенно у руководителя.
- Я всех не могу забрать, сам понимаешь - высота. Вы - то доберетесь сами?
- Доберемся. Возьми их и Доктора.
- Возьму.
Мы осторожно внесли в кабину Алексеева, потом остальных троих.
Гайнуллин и Валя вошли в вертолет сами. Саша со всеми нами обнялся.
- Мне как-то тоскливо оставлять вас.
- Ничего, доктор, через два дня увидимся. Только бы Алексеев выкарабкался из этой истории. У меня неспокойно на душе.
- Ну самое страшное позади, все обойдется. Счастливого пути, ребята!
- Счастливо, Саша.
Загрохотал двигатель, поднялся снег, и мы остались впятером.
- Поехали!
- Поехали!
Опять горы, подъемы и спуски, спуски и подъемы, потом последнее на нашем пути озеро, на противоположном берегу которого стоят домики метеостанции.
Нас там уже ждали: с борта вертолета передали, что мы идем, что к вечеру рассчитываем быть на станции. Поэтому нас ни о чем не расспрашивали, а отвели в баню, да чаем со спиртом напоили. Я сразу уснул, как только залез в спальный мешок.
Утром ВАЗ-47 привез нас в Полярноуральск. Экспедиция закончилась.
В город мы прибыли, когда уже стемнело, уютно светились окна домов, светилась ртуть фонарей и даже не верилось, что совсем рядом существует совсем не похожий на этот мир - мир белого безмолвия.
- Ребята, завтра к девяти соберемся на КСП.
- Хорошо, Костя. Будет сделано. Как там Алексеев?
- Завтра узнаем, а может и сегодня.
Разошлись все, а я почти бегом шел в гостиницу, хотелось увидеть Сашку, узнать, как дела.
Перед своей дверью я остановился, взялся за ручку и подметил: я услышал Сашкин голос - Сашка пел что-то непонятное. Рывком распахнул дверь и увидел: Сашка стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, и пел. Он был здорово пьян. На столе стояла полупустая бутылка спирта, какая-то еда. Он даже почти не прореагировал на мое появление, только оборвал пение и сказал почти трезво:
- А, Костя, заходи, выпей вот.
- Что с Алексеевым?
- Умер он, понимаешь, умер, сердце не выдержало. Зря все это было, зря старались.
- Замолчи, Сашка!
Это все. Я во всем виноват, если бы мы сразу вышли, мы бы сэкономили ровно сутки, еще была надежда.
Она была права, она все понимала. Я убил человека. Как же теперь жить, как людям смотреть в глаза? Я ничего не хочу больше, я не могу работать. Бросить, бросить все, это не для меня! Я налил себе полстакана спирта и, не разбавляя, выпил. А в ушах звучат ее слова:
- А кто поможет ему, если будет поздно? А кто поможет ему, если
будет поздно? А кто поможет...
Эта фраза звучала в голове, как звучит испорченная пластинка, когда игла не может выйти из одной борозды в другую. А потом начал действовать спирт, боль стала тупой, и чтобы ослабить ее еще больше, я опять налил себе и выпил.
На следующий день в горисполкоме разбирали происшествие, народу было много. Кроме участников экспедиции были спасатели, оставшиеся в резерве, летчики, врачи из больницы, двое из милиции, еще какие-то люди.
Я сидел безучастный, как будто и не имел никакого отношения к
происходящему, и не руководил спасательной работой.
"А кто поможет ему, если будет поздно?" Действия Серова, то-есть мои, признали правильными, даже назвали наше поведение мужественным.
- Иногда требуется гораздо больше мужества, чтобы переждать пургу и тем самым сохранить людям жизнь. Серов это понял. А ломиться в лоб опасности мы сейчас увидели к чему это приводит.
Алексеев тяжело поплатился за свое легкомыслие, и это должно послужить впредь предостережением для тех, кто не понял до конца,
что такое опасность.
Зачем они об этом говорят, это не поможет Алексееву и не утешит Валю, а мы могли сэкономить сутки. "Кто поможет ему, если будет поздно?"
А там продолжали говорить.
- Если бы не мужество, проявленное группой Серова, мы бы сейчас говорили не об одном, а о шести погибших. Правильно поступили товарищи из Харькова. Когда они увидели, что им не пройти маршрут, они повернули назад. Ну что ж, поход сорвался, потеряли год
подготовки, но у них впереди еще вся жизнь и тот, кто настойчив, тот всегда добьется своего. Я резюмирую: учитывая внешнее состояние погоды и те прогнозы, которыми мы располагаем, необходимо на месяц закрыть маршруты в северной части Полярного Урала. Может быть Серов хочет что-нибудь сказать?
- Нет, все и так ясно.
После разбора вышли на улицу. Ветер гнал по дороге снег, опять была пурга.
- Я не могу здесь оставаться, хочу скрыться где-нибудь. Я не имею права больше быть спасателем. Но где скрыться от себя?
- Эх, шеф, ты совсем распустился, возьми себя в руки, неужели ты думаешь, что было бы легче, если бы погибший был не один, а несколько человек? А после этого бы кончилась пурга?
- Было бы тяжелее, но сейчас тоже тяжело, поэтому хочется все бросить к черту. Я хочу перестать думать об этом. Только сейчас надо найти Валю и поговорить с ней, это трудно, но надо.
- Не надо, она вчера уехала.
- Ну что ж, тогда уеду и я, возьму отпуск и поеду к тетке, в деревню в Псковщине, молоко пить. Можешь считать меня трусом.
- Думаешь, хорошо будет? Затоскуешь там. И никто не считает тебя трусом, северные маршруты закрыли, а на южных ребята сами справятся. Если хочешь, я поеду с тобой.
- Не нужно, Саша, да я и сам, наверное, никуда не уеду. Просто тяжело все, а лямку надо тянуть до конца сезона.
Но до конца сезона я не дотянул: на следующий день я не мог подняться с постели, не было сил. Саша назвал это каким-то мудреным названием, а по-русскии, это попросту называется "сдали
нервишки".
Через неделю я был в Минске. Саша вернулся через месяц после меня...
Вот и вся история. Теперь ты понимаешь, что мне уже не быть прежним. Не смогу я быть спасателем.
Рита помолчала, а потом заговорила.
- Костя, милый, мне страшно подумать, что ты можешь вот так же лежать где-то в горах, беспомощный, на грани жизни и смерти и никто тебе не придет на помощь, или придет, но поздно... Я не хочу оказаться на месте той Вали или пережить то, что пережил ты, когда Таня не вернулась.
- Не надо об этом... Со мной ничего не может случиться, а со спасательной работой покончено, я же сказал.
- А с походами?
- Нет.
- Почему? Ведь это еще опаснее. Я не хочу, чтобы горы отбирали тебя у меня, а тем более - насовсем.