Вот в пустой раме очередной портрет. Мужчина, умело меняющий выражение своего обаятельного лица, старается говорить доверительно:
- Товарищ начальник, я надеюсь, вы меня поймете: наша группа актеров сегодня же должна давать спектакль на активе Ставропольского обкома. Актив уже скоро начнется, а мы еще здесь. Нас будет ждать тысяча человек. Может быть, две. Я вас очень прошу: нас шестнадцать человек, у нас билеты на одиннадцать десять. Необходимо отправить первым же рейсом…
Начальник смены Михаил Тимурович Айрапетян, мужчина средних лет с выпуклыми венами сильных рук, начинавший аэрофлотскую службу с самолета, тут же угадывает фальшь и противоречие: где это видано, чтобы артисты (судя по всему, драматические) ставили спектакль в день приезда? Нужно освоиться со сценой, провести репетицию. Говорить о своих сомнениях вслух напрасно, да и не стоит изобличать в выдумках почтенного человека. Можно понять и его и артистов: они напрасно теряют время. Приходится сказать просто правду:
- К сожалению, предыдущий рейс укомплектован полностью, багаж принят. Ссаживать никого не могу.
Следующий портрет занимает полрамы. В нем невысокая женщина, виден только покрасневший нос и страдающие глаза. Начальник смены все понимает и протягивает руку:
- Телеграмма?
Да, у маленькой женщины с заплаканными глазами действительно есть телеграмма. Только она ее не приготовила и испуганно ищет, как пропавший билет или кошелек. Можно телеграмму не читать, все понятно, но - правило… Печальная телеграмма о смерти, о похоронах, конечно, нашлась, и женщина даже улыбнулась, когда протягивала ее.
Михаил Тимурович повернул рычаг пульта, сказал кому-то пару слов, выслушал, коротко повторил опять. Спросил у женщины билет, что-то написал в нем, вернул:
- Идите к десятой стойке. Вас там ждут.
Просители становятся еще настойчивее. Рассказывают про свои беды, путаются, стараясь, чтобы их лучше поняли, одни взывают к состраданию, другие запугивают жалобами, третьи, делая паузы, намекают на влиятельное знакомство или собственную значительность. Кое-кто, стараясь говорить тихо, но внятно, сообщает, что за услугу готов «отблагодарить»…
Но вот в раме двойной портрет. Двое небритых мужчин, дополняя друг друга и этим запутывая смысл просьбы, хотели бы обратиться через местное радио к группе пассажиров.
С трудом удалось понять, что бригада будущих строителей электростанции потерялась в аэропорту Домодедово. Один из парней, фамилия которого неизвестна, а зовут его Володей, взял себе все паспорта и билеты - наверное, для оформления в окошке транзита. Вполне вероятно, что он, а также, другой молодой человек по имени Вася не сумели сесть в первый автобус и приехали во Внуково следующим. Возможно, что теперь они уже прибыли…
Сменный начальник попросил небритых парней немного подождать. Сообщения следовали одно за другим: вместе с погодой прояснилась перспектива, и пассажирам каждого рейса необходимо было сказать, что их ожидает, чтобы они перестали волноваться, сбиваться в кучи у справочных бюро. Вдобавок могло оказаться, что Володя и Вася не сели в следующий экспресс и еще не прибыли во Внуково. Тогда все может запутаться еще больше, поскольку они не услышат обращения к ним…
Через полчаса местное радио сообщило коротко и спокойно: «Бригаду строителей, едущих на Гусино-озерскую гидроэлектростанцию, просят собраться у кабинета начальника аэропорта». И через три минуты владелец кабинета оказался свидетелем спора: молодой мужчина в короткой черной меховой куртке, то ли Володя, то ли Вася, со злостью выговаривал двум небритым мужчинам, кажется, за то, что они побежали за бутылкой в то время, когда надо было уезжать, и из-за этого все потеряли, может быть целый день, потому что ко всем напастям прибавился и туман. Они, дескать, в Домодедове три часа их искали, найти не могли. Приехали бы сразу сюда и улетели бы, пока погода была нормальной. Небритые непоследовательно огрызались, усмехались, и по всему было видно, что отвечать им нечего…