И наконец, намек на трагикомедию в № 10. Аманда (Ах-махн-дах), местная экс-подстилка Гарри, взяла и отравилась на другой день после нашего отъезда в Вашингтон – проглотила не знаю уж сколько флаконов снотворных пилюль. К счастью или к несчастью, они были гомеопатическими – доктор Ангус отказался выписать рецепт на настоящие таблетки – и действия оказали не больше пакетика шоколадного драже. Все ограничилось легкой болью в желудке и потоками слез. Муж Роберт преданно за ней ухаживал. Кевин не проявил и тени сочувствия, когда рассказывал мне об этом: «Черт-те что! Я ж ее тоже оттрахал, но ради меня она даже не попыталась себя прикончить». «Бесчувственный зверь!» – сказала я. «Угу, – сказал он. – Одно слово скотина. Вот будь это ты, я б себя чирикнул по горлу». «Врун», – сказала я ему. «А вот и нет, я ж тебя люблю, усекла?»
И, знаешь, по-моему, это правда. Иногда мне хотелось бы его полюбить. По-твоему, я когда-нибудь смогу полюбить кого-то еще?
Но, честное слово, так чудесно, чудесно, чудесно вернуться сюда! Это ведь дом.
У-у-ух! Только что с улицы донесся взрыв. Должно быть, снова Аттила бимбожит.
С большой любовью,
Джейнис.
Английское посольство Мадрид 28 февраля
Дорогой Гарри!
Сообщаю тебе наш новый адрес, когда мы им наконец обзавелись: Авенида де Сервантес 93. Отнюдь не донкихотская резиденция, как ты мог бы вообразить.
Бога ради, не спрашивай, что я тут делаю. Достаточно сказать, что я замещаю оплакиваемого усопшего посла, которого нашли при любопытных обстоятельствах у подножия обрыва в связке с его № 2 – пригожей дамой.
Я пробуду тут по крайней мере до конца лета. Заместитель министра в Лондоне намекает, что затем последует нечто более престижное. Вероятно, он подразумевает Исландию. Рут, возможно, со мной разведется. Мне кажется, ей уже тут нравится. Во всяком случае, лучше Афин, на которых она, бесспорно, оставила свой след.
Первые две недели мы прожили в отеле – не слишком приятное время. Заведение смахивает на декорации к «Человеку в железной маске» – на каждой лестничной площадке несут дозор полные комплекты рыцарских доспехов. Рут клянется, что в них куда больше жизни, чем в обслуживающем персонале. С одним комплектом она постоянно здоровалась, когда мы удалялись спать. Ее заинтриговал его железный гульфик и как-то вечером она натянула на него презерватив – после веселого суаре у ирландского посла О’Лири – возможно, ты помнишь его по Кембриджу: О’Лири «Скучнее Нет В Мире». По-прежнему скучнее его трудно найти и Рут. Утром она отрицала, что обтянула гульфик. Но кто снял презерватив, хотел бы я знать!
Как видишь, моя жена по-прежнему остается подспорьем в дипломатической карьере.
Сожалею о твоей. Я всегда считал ее очаровательнейшей девочкой. Как твой бывший шафер могу ли я признаться, что никак не могу понять, почему у вас с Джейнис никак не получается, тем более что у тебя вроде бы вполне прекрасно получается с кем угодно еще. Специфика гормонов, я полагаю. Я не слишком разбираюсь в этих вещах и только знаю, что у Рут она носит взрывчатый характер. Полагаю, я во многих отношениях – хладнокровная рыба, и не исключено, что только при таком условии и можно выдерживать брак с Рут без осложнений. Хладнокровная рыба с чувством юмора. Помогает и в этой работе.
Полагаю, в один прекрасный день я, возможно, обнаружу, в чем, собственно, заключается эта работа.
Как жизнь в Вашингтоне? Непременно расскажи мне.
Как всегда
Твой,
Пирс.
МАРТ
Авенида де Сервантес 93 Мадрид 2 марта
Милая Джейнис!
Я внезапно осознала, что вот я здесь – госпожа поверенная в делах (в чьих делах, его или моих?) безупречнейшего еврейского происхождения вывалена в страну, откуда все евреи были насильственно удалены пятьсот лет назад.
Пробыли мы в этом городе уже месяц – две недели в отеле, захламленном средневековыми доспехами, а с тех пор проживаем тут, в квартире на шестом этаже, поскрипывающей мебелью красного дерева, с двуспальной кроватью, на которой бы вполне разместился гарем средней численностью, и с видом под углом на Гран-виа, где сосредоточена вся местная жизнь. (В резиденции посла дозволено проживать только постоянным послам. Ну, во всяком случае, это избавляет нас от церемонии поднятия флага.)
Ощущение такое, словно наш мир последнее время стоит на голове. И не только метафорически: Пирс среагировал на Испанию ежеутренними занятиями йогой в ванной – именно тот угол зрения, который требуется дипломату, ведь верно? Тем не менее мужские гениталии в таком ракурсе удивительно смахивают на потроха, и я начинаю смеяться. Зато горничная в первое свое утро завизжала и покинула нас.
Вот так! Не успели мы толком распаковаться, а я уже должна искать новую горничную. Пирс возразил, что Испания – католическая страна, где должны бы давно свыкнуться с чудесами. Я парировала тем, что раздвинула занавески в ванной. «Свет просветит гениталии, – сказала я нежно. – Лука, глава вторая, стих тридцать второй,[4] или еще где-то там». На что полномочный посол ее британского величества к королю Хуану-Карлосу ухватил свой перевернутый член обеими руками и рухнул в бельевую корзину. Вот пусть сам и договаривается с очередной темноокой Кармен.
Я обещала более полный отчет о том, как мы очутились тут. Ну, начиная с начала: вначале было слово не от кого иного, как от заместителя министра иностранных дел (у-уффф!) в форме немедленного отзыва из Афин «для консультации» – первым классом! Пирс пребывал в убеждении, что это обычная позолота, маскирующая немедленное разжалование в какой-то дипломатический гулаг, где у жены первого секретаря посольства будет меньше возможностей ставить в тягостное положение королеву и страну. Он отбыл в аэропорт в мрачнейшем настроении («зачем брать пижаму – меня же снабдят костюмом в широкую вертикальную полоску»), всю дорогу в машине бурчал, что жуткие Афины вскоре покажутся Елисейскими Полями, и почему я, черт возьми, не могла не делиться с израильским послом моими еврейскими анекдотами, а с французским послом – моим телом?
Но ничего подобного. Разговор в министерстве был кратким и деловым. «Я не сомневаюсь, вы прекрасно справитесь, Конвей», – и хлынул джин.
И вот мы здесь. А что делает Пирс теперь, когда мы здесь? Стоит на голове, обнажив яйца, и отпугивает горничную.
После такого триумфа он теперь утверждает, что «акклиматизируется». Единственное свидетельство подобия деятельности – стибренная где-то книга о правилах поведения главы дипломатической миссии. Он угрюмо ее штудирует и цитирует мне из ванной. «В послов иногда стреляют», – процитировал он сегодня утром. «Но только не когда они стоят на головах, приспустив члены, – успокоила я его. – Да и в любом случае ты же только поверенный в делах, а никто себя не утруждает, чтобы стрелять их. Кроме только, может быть, их жен».
Мысль о мученичестве заставила его бросить йогу. «В книге также утверждается, что супруги глав миссий – это классический источник утечки информации вкупе с экстравагантными выходками, – продолжал он. – Не исключаю, что автор имел в виду тебя». В том, что имел в виду Пирс, сомневаться не приходилось. Два дня назад немецкий посол дал вечер в честь жутко знаменитого художника, про которого никто даже не слышал, по фамилии Базелиц; он пишет ню вверх ногами, не спрашивай меня почему. Ну, естественно, они тут же напомнили мне Пирса. Но мой острый взгляд подметил, что гениталии на картинах герра Базелица не свисали; он явно жулит, предварительно запечатлевая их в нормальном положении. А потому я познакомила прославленного художника с моим мужем, который был слегка трезв, и порекомендовала ему написать Пирса в позе йога. Тогда анатомически все будет правильно, и ему не надо будет прилагать усилий, чтобы перевернуть картину вверх ногами. Пирс не нашел в этом ничего остроумного, как и немецкий посол. Боюсь, мой блеск – одинокий цветок среди песков пустыни. Пожалуйста, напитай его влагой событий в Речном Подворье.