А теперь вопросы, которые мне необходимо задать тебе после столь долгого перерыва.
1. Что конкретно ты поделывала последние месяцы, наконец бросив неугомонного Гарри? Ты ведь ограничилась только клише о том, что «исчезаешь» и «едешь на Восток». Все-таки в тридцать шесть лет ты немного старовата для путей хиппи.
2. Что ты будешь делать теперь? Твоя карьера художницы была на мази, когда вы с Гарри унеслись прошлой осенью в Вашингтон. Можешь ли ты ее возобновить?
3. Что сталось с ужасным и талантливым Клайвом? Последнее, что мне известно, касалось бесшабашных чудес, которые он творил со скрипкой и крикетными мячами, и не исключили ли его уже из школы Паганини, как из предыдущего учебного заведения? Сколько ему теперь? Двенадцать?
4. Более интимное. Мне хочется узнать, какое настроение царит на вашей маленькой улочке теперь, когда вернулся ангел-мститель. Они правда целы – эти браки, в которые ты столь искусно вторгалась, чтобы выиграть наше пари? И где теперь (раз уж Гарри его потерял) твое сердце? Надеюсь, не в Читтагонге, хотя не исключено, что место это гораздо увлекательнее Авенида де Сервантес, где словно бы никогда ничего не происходит и только лысые мужчины прогуливаются взад и вперед после сиесты.
С другой стороны, как знать, какие слезы проливаются или какие радости разделяются за этими дверьми, тяжелыми, как двери склепов? Мадрид именно такой город. Вопрос в том, понравится ли он мне?
Пока все предзнаменования скорее хорошие. В садах Ретиро началось пробуждение весны – в кустах щебечут невидимые птахи. Мне это место запомнилось безмолвным в облаках летней пыли, когда мы с Пирсом последний раз приезжали сюда в отпуск. Не знаю, удастся ли нам найти на лето дешевое убежище в горах, как в Греции. Тогда бы Пирс мог откалывать свой номер свихнутого английского бойскаута и бродить в шортах до колен с биноклем, пока я бы лежала по пояс голая с бутылкой хорошей «риохи» и скверным романом. Но, по-твоему, как долго еще мои груди способны бросать вызов притяжению Земли без крепкой металлической поддержки? И вот тогда, моя боттичеллиевская Венера, я буду завидовать тебе, как ты всегда завидовала мне.
Пирс требует, чтобы я не связывалась с матадором. И не желает объяснять почему. Подозреваю, что дело только в предрассудках. Но в любом случае меня не прельщает, чтобы в меня швыряли бычьими ушами.
Со всей любовью, пиши поскорее и чаще,
Рут.
Речное Подворье 1 Лондон W4 8 марта
Рут, миленькая!
Теперь, когда я дома и окончательно устроилась, мне хочется рассказать тебе, что такое быть хиппи в тридцать шесть лет.
Предоставив Гарри трахать половину Вашингтона, я внезапно столкнулась с вопросом «а что теперь?». Вернуться прямо сюда я не могла, так как дом был сдан до конца января. И значит, мне надо было чем-то заполнить три месяца. Я могла бы свалиться на тебя в Афинах, точно тряпичная кукла, и вы с Пирсом научили бы меня, что мне делать дальше с моей жизнью. Или я могла бы поселиться у Кевина, который все время меня об этом умолял, но мне меньше всего требовалось вновь связать себя с кем-то. Либо я могла бы деловито, профессионально снять квартиру со студией и положиться на то, что Билл, архитектор, предложит мне написать еще панно для непристойно богатых нефтяных магнатов.
Но я решила бросить все. Прежде я никогда этого не делала, и мне хотелось узнать, как люди ощущают себя при этом. А потому я упаковала дорожную сумку и отбыла в восточном направлении.
Я вовсе не собиралась стать хиппи. Я только хотела остаться совсем одна – наверное, проверка на независимость – с перерывом где-нибудь на Рождество, чтобы Клайв мог приехать ко мне. Сплошные иллюзии. Одна я не осталась. Через пять минут после приземления в Бомбее я каким-то образом примкнула к компании бродячей молодежи. В этом было какое-то странное утешение. Бесцельность сводит людей, становишься частичкой международного переселения кочевников – а в моем случае их выбранной старейшиной и фетишем. Они ухаживали за мной, будто я вот-вот должна была впасть в маразм. Для них я была реликтом века динозавров. («Неужели вы правда ВИДЕЛИ Джона Леннона?!») Они несколько удивились, когда на пляже в Гоа я достала гашиш, но и это не шло ни в какое сравнение с выражением на их лицах, когда я начинала раздеваться, чтобы вместе с ними войти в воду голышом. По тому, как они старательно смотрели в сторону, я не сомневалась, что они ожидают увидеть ужасающие тайны Саркофага Мумий. И меня очень взбодрило, когда выяснилось, что фигура у меня много лучше, чем у большинства девушек, которые были либо грудастыми, либо тощими. Затем они повысили ставки, устраивая между собой сокрушающие демонстрации промискуитета. Я была несколько сбита с толку: так убого это у них получалось. И решила не рассказывать им, что недавно я перетрахнулась со всеми мужчинами на моей улице. Пусть юность хранит свои грезы.
Затем произошло кое-что странное: нас подстерег гадальщик: «Дозвольте божественным силам Востока открыть вам истину» – ну, ты знаешь эту белиберду. Ребята подставили свои ладони для штудирования и выслушали обычный набор – брак, деньги, дети, преодоление всех бед. Но когда подошла моя очередь, он разглядывал мою ладонь очень долго, а потом сказал: «Ах, госпожа, я вижу много мужчин, так много! И много наслаждения, помилуй меня и спаси!» Вид у него был ошарашенный, но все равно ни в какое сравнение не шел с выражением на лицах ребятишек. Они ведь даже не подозревали, что среди них притаилась потаскушка-чемпионка, и потребовали подробностей. Так что я все-таки поведала им мою историю.
После чего они стали застенчивыми, доверчивыми и повадились подкрадываться ко мне, когда я была одна, чтобы заручиться моим советом, как найти работу, или о родителях, или о браке – то есть обо всем том, от чего, как мне казалось, они бежали. Знаешь, Рут, голый подросток под пальмой, расспрашивающий о возможностях на телевидении или в торговле недвижимостью, действует крайне охлаждающе.
Я рассталась с ними в Малайзии, съездила на Бали (где все говорили только о возможностях на телевидении или в торговле недвижимостью), встретилась с Клайвом на Рождество в Сингапуре, что оказалось неожиданно чудесным. Он был прелесть. Затем на пару недель (удушливейших) в Японию и, в заключение, последний месяц с друзьями в Гонконге, в который я влюбилась: запах этого порта сохранится в моих ноздрях навеки.
И никакого траханья. Ни единого раза. Правда, в Вашингтоне я позволила себе напоследок одну довольно публичную связь, назло Гарри (вторжение на твою территорию – русский посол – и Гарри заявил, что сукин сын ни за что не добьется для своей страны «статуса наибольшего благоприятствования»). А с тех пор – Джейнис Целомудренная. Хиппи слишком благоговели, чтобы посягнуть на меня, а мне очень нравилась моя роль матери-настоятельницы.
И вот я здесь, вновь на моей улице из аккуратных белых особнячков и стольких павших мужей, а ощущение такое, будто моего прошлого не было вовсе. Как я тебе уже сообщила, в Речное Подворье возвратилась респектабельность – перестеленная, как паркет. Ну а я уже снова работаю. Билл был в восторге, что я вернулась (архитектор-люкс в № 7 – помнишь? – мой патрон). Но выглядит он постаревшим лет на десять. Я была потрясена. Во время моего отсутствия грянула рецессия – и больше нет престижных обиталищ, требующих дорогостоящих панно Д. Блейкмор. Правда, у него есть для меня плейбойский заказ, обеспечивающий оплату газа примерно за месяц: какой-то индийский игрок в поло нуждается в мозаичном изображении на стене для украшения своего плавательного бассейна. Когда Билл мне это сказал, мы с ним обменялись взглядом. Что может требоваться играющему в поло радже для его бассейна? Сцена из матча ватерполистов? Навряд ли! Билл убежден, что он закажет английскую деревенскую сцену. Я сказала, что куда скорее это будет что-нибудь из «Кама-Сутры» или же тропический сад со служанками, несущими сладости Кришне, пока он в десятитысячный раз проделывает это с Радхой и протягивает ей свой член будто палочку в эстафете. Этот вариант меня не привлекает, сколь ни обильный урожай рупий он сулит. Погоди насмешничать, Рут! Membrum virili[5] – нелегкая задача для художника. Он же, так сказать, не лежит на поверхности. Так кого же я могу попросить позировать? Насколько помнится, у Роберта, мужа Аманды, самый лучший член на всей улице и наименее бывший в употреблении. Но только вообрази, как к нему обратиться по такому поводу? «Хм… Извините… Не могли бы вы… э… поставить его?.. Чудесно. Просто чудесно. А теперь удерживайте его в этой позе. Ну да, удерживайте именно так, пока я не сделаю набросок… Еще минутку, будьте добры… Ну, что же, продолжим на следующем сеансе».