Уральская областная партийная конференция в феврале 1906 года поставила Ивана Кадомцева во главе боевых организаций всего Урала, а Эразма назначила инструктором — начальником всеуральского штаба. Николаю Накорякову, известному под кличками «Назар» и «Пулемет», областной комитет РСДРП поручил наблюдать за боевыми дружинами и связывать их работу, протекавшую в особой тайне, с партийными комитетами.
Боевые организации Урала находились в прямой связи с ЦК партии, с его Боевым центром. Ни одна важная акция на Урале не совершалась без ведома Ильича и одного из организаторов военно-боевой работы партии — Ивана Адамовича Саммера.
Самой сильной и опытной была у нас Уфимская дружина. Она стала как бы штабом, центром всех остальных дружин Южного Урала. Ее авторитет еще больше укрепился после того, как уфимские боевики совершили изумительные по отваге и дерзости акты. Остановив близ разъезда Воронки поезд, уфимские дружинники забрали ценности из почтового вагона, а через месяц устроили налет на поезд около станции Дема, захватив колоссальную по тем временам сумму — почти двести пятьдесят тысяч рублей, которые Государственный банк направлял в свои сибирские отделения. Операции эти были подготовлены с блеском Иваном и Михаилом Кадомцевыми, боевики не понесли никаких потерь. Полиция сбилась с ног, но безрезультатно…
На эти деньги боевые организации закупили за границей много оружия. В это время партия готовила свой V съезд, который был созван в Лондоне, и конференцию военно-боевых организаций в Таммерфорсе, куда собирались представители дружин и партийных ячеек армии и флота для того, чтобы обсудить методы и пути того особого вида работы, которую им поручила партия. И вот большая часть средств, добытых уфимскими боевиками, была передана через И. А. Саммера Центральному Комитету партии на расходы по созыву Лондонского съезда и Таммерфорсской конференции. Кроме того, эти операции и другие захваты оружия и ценностей для революционных нужд, которые назывались в те времена экспроприациями, или, сокращенно, «эксами», позволили партии создать инструкторские боевые школы.
Отчего же рабочая молодежь Урала с такой охотой, с таким пылом бросалась в вооруженную борьбу? Ее толкала на это сама жизнь. А жизнь в уральских заводских поселках была поистине беспросветная. Для примера расскажу о своей семье.
Мы, Мызгины, — коренные уральцы. Дед был крепостным. Отец тянул лямку на заводе, мать пахала землю — рабочие старых уральских заводов по старинке крестьянствовали на крохотных наделах, выделенных им помещиком — хозяином завода. Это шло от крепостнических времен и ставило рабочих в еще большую зависимость от завода. Недаром рабочие уральских заводов числились не «мещанами», как в других промышленных центрах, а «приписными крестьянами». Такова была особенность Урала, где причудливее, чем где бы то ни было в царской России, сплелись в перепутанный узел капиталистические порядки и пережитки крепостничества.
Я родился в нынешнем городе Симе. Говорю — нынешнем, потому что тогда, почти восемьдесят лет назад, он был вовсе не городом, а селом, где жили рабочие большого Симского металлургического завода. Завод принадлежал богатому помещику Балашову, и, хотя крепостное право было отменено, рабочие, по сути дела, были целиком в его власти. Лично я познал это, едва появившись на свет: управляющий приказал моей матери идти в кормилицы к его новорожденному сыну, и она не посмела ослушаться. Иначе отца выгнали бы с завода, и тогда нашей семье осталось бы только помирать с голоду. Перебравшись на житье в дом управляющего, мать вскармливала своим молоком чужого ребенка, а я, оставшись на попечении отца и бабки, сосал ржаную «жамку» из тряпичной соски…
Трудовой день тянулся на заводе более двенадцати часов, заработки были скудные. Земельный клин тоже мало что давал. Хлеб в каменистых Уральских горах родился плохо. Бесконечный иссушающий труд в цехах и на пашне, нищенское, полуголодное существование приводили часто к пьянству, дракам, поножовщине. Рабочие в наших местах были почти поголовно неграмотны. В двух симских церковноприходских школах училось не более двух десятков детей. Мне не удалось окончить и двух классов. Как только подрос, пошел на завод подручным мальчиком — надо было помогать кормить большую семью.
Мне бы, наверно, было суждено повторить жизнь деда и отца, да пришли в Россию иные времена. Долго зревший в рабочих массах гнев стал вырываться наружу. Руководимые большевиками уральские рабочие стали подыматься на борьбу за свободу. Девятнадцатилетним пареньком и я в канун первой русской революции вступил в большевистскую партию. А когда стали создаваться боевые рабочие дружины, я стал членом одной из них.
У нас в Симе боевая дружина появилась на свет так. Уфимский комитет партии прислал к нам Михаила Кадомцева. Он был тогда еще совсем юношей, чуть постарше нас, но успел уже стать закаленным большевиком и по примеру брата получить военное образование. Спокойный, немногословный, решительный, он словно родился, чтобы быть командиром. Кадомцев поручил моему другу и ровеснику Михаилу Гузакову, заводскому конторщику, собрать ребят понадежней, из тех, кто показал себя при охране рабочих массовок. Гузакова он выбрал не случайно. То был незаурядный парень — с железным характером, темпераментный, находчивый и хладнокровный. Рос он в революционной семье, под влиянием старшего брата Павла, убежденного большевика, воспитывая, в свою очередь, в таком же духе младшего братишку Петьку. В двадцать лет Михаил успел уже стать любимцем, вожаком симских рабочих.
Собравшись на тайную сходку в лесу, мы единогласно решили: быть Михаилу Гузакову начальником, или, как тогда говорили, «сотником», нашей боевой дружины. В совет дружины избрали еще Валентина Теплова и меня.
Первый месяц с нами занимался Михаил Кадомцев. Он преподал нам начала тактики уличных боев, учил владеть стрелковым оружием. Мы усиленно изучали японскую борьбу джиу-джитсу (дзю-до) — в будущих схватках с полицией она нам могла пригодиться. Опытный подпольщик, Кадомцев познакомил нас и с приемами конспирации, с шифрами, связью, хитрыми способами избежать слежки и т. д.
Кадомцев растолковал нам, неоперившимся еще юнцам, для чего партия создает по призыву Ленина нелегальные боевые дружины.
— Наша боевая работа лишь часть общепартийного, общепролетарского дела, — не раз повторял он. — Это один из путей подготовки к восстанию.
— К какому же восстанию? — спросит, быть может, читатель. — Ведь Декабрьское вооруженное восстание в Москве к тому времени потерпело поражение? Верно. Восстание было потоплено в крови карателями. Но революционный накал народа в те месяцы еще не остыл. Волна революции еще не шла на убыль. И большевики во главе с Лениным, в противовес меньшевикам, утверждали, что разгром Красной Пресни — лишь временное поражение, что царизм зверскими казнями и экзекуциями лишь озлобляет пролетариат и крестьянство. Что забастовки, вооруженные столкновения с властями, крестьянские бунты продолжают сотрясать страну. Что новый взрыв неминуем. И главная задача партии — готовиться к новому подъему революции. К новому восстанию. Вооружать рабочих. Обучать дружины. Готовить кадры боевиков. Словом, держать порох сухим. И если забежать вперед, то нужно сказать, что история веско подтвердила правоту большевиков, правоту Ленина. Хотя в первой русской революции рабочему классу нашей страны не удалось свергнуть самодержавие, через десятилетие, когда грянул гром Великого Октября, члены уральских боевых дружин стали костяком Красной гвардии на Урале.
Итак, боевые дружины родились. Каким же способом их надо было обучать? И вождь революции дал единственно верный рецепт: обучать дружинников на деле, в борьбе. Царизм развернул против народа зверский белый террор? Отвечать палачам ударом на удар! Нападать на солдат и полицейских! Уничтожать стражников и жандармов! Сеять панику в стане врага! Захватывать у неприятеля деньги и оружие, чтобы обращать их на нужды восстания! Освобождать арестованных товарищей! Громить «черную сотню»! В стране идет яростная гражданская война. А на войне — как на войне.