Когда Аз проснулся, то нашел, что выспался неплохо, но вся голова у него в шишках размером с куриное яйцо, что заставило Этто подпереть рукой подбородок и задуматься.
— Кажется, — наконец сказал Этто, — мы расстаемся с этой звездой не по-доброму.
Аз пощупал свою бугристую голову.
— Как будто мы когда-нибудь с любой другой звездой расставались иначе.
— Прощаться всегда больно, — утешил Этто своего товарища, — а дружеское прощание — самое болезненное, потому что разлучает друг с другом близких людей. Потому его следует делать кратким. С другой стороны, враждебное прощание разделяет людей, которые и без того чужды друг другу, поэтому оно донельзя естественно и даже в худшем случае оставляет после себя только поверхностную боль.
— Да мы сущие счастливчики, — заключил Аз, — и я уверен, что расставание с предстоящими звездами не оставит нам ничего, кроме поверхностной боли. Я просто хочу знать, как так получается, что она всегда перепадает мне одному.
— Это вопрос закона распределения вероятностей, — объяснил Этто.
— Чем еще ему быть, — сказал Аз, — но из этого не следует, чтобы все колотушки, ни с кем не делясь, вечно собирал я один.
— Каждому, — невозмутимо продолжал Этто, — в жизни выпадает играть некую роль, и эстетика требует, чтобы он сыграл ее полностью либо вовсе не играл.
— В случае колотушек, — возразил Аз, — это «полностью» совершенно несправедливо, откуда ясно, почему некоторые предпочитают вообще не играть никакой роли.
— Во всяком случае, теперь ты знаешь, — сказал Этто, — что распределение колотушек можно рассматривать только как вопрос эстетики. Правда, я до сих пор не знаю, за что они тебе достались.
— Сам хотел бы понять, — задумался Аз. — Я для общества румяных посчитал, вдобавок к рискам их теперешней жизни, заодно риски будущей жизни, чтобы не дать им напороться на неприятности, как слепым цыплятам. И тех, и других набрались одинаково высокие кучи.
— Так тебя правильно поколотили, — сказал Этто. — Кто выставляет будущее в виде кучи неприятностей, тот заслуживает колотушек.
— Но это ведь все опасности, которых, в отличие от их нынешней жизни, можно избежать! — воскликнул Аз. — По крайней мере, если их распознать вовремя. Так что румяные, какой бы высоты ни была куча, должны быть мне благодарны.
— Но не сразу же, — сказал Этто.
— Тогда когда?
— В будущем, — сказал Этто. — Надвигающаяся опасность, можно ее избежать или нет, всегда так или иначе огорчает. И тем, кто о ней говорят, люди не рады, как и вестникам с неприятными новостями. Только когда опасности удалось избежать, мы с благодарностью вспоминаем тех, кто о ней предупредил.
— Ну, возле кучи предупреждений, которых я представил румяным, мне придется ожидать долговато.
— И что там были за опасности? — спросил Этто.
— Это во всей истории самое странное. Они были точь-в-точь теми же, что угрожают румяным при продолжении теперешней жизни.
— Странно было бы, случись наоборот, — сказал Этто. — Крайности в чем-то да сходятся, даже в опасностях, которыми угрожают. Разница, однако, в том, что нынешняя жизнь румяных уже сама по себе крайность, а будущая жизнь только таит в себе возможность выродиться в крайность. Но об этом ты предупредил их заранее.
— Видимо, так, — сказал Аз, снова притрагиваясь к побитой голове. — Но народы следующих звезд я бы предпочел не предупреждать.
— Прежде всего мы должны позаботиться о своей собственной звезде, — заметил Этто, — мы не можем таскать ее с собой вечно.