<tab>— А раз гордая бедность отказывается, то можно и не париться… Серёж, ужасно не то, что ты тогда документы подделал. Ужасно то, что все вокруг знали, что Макс виноват в смерти моих родителей. Я был разменной пешкой в игре великих комбинаторов. Теперь я понимаю, почему вдруг Гориновым вздумалось усыновить великовозрастного парня! Я уверен, что это всё сценарий Андрона. Он понимал, что Макс его конкурент в будущей делёжке города. Каким-то образом он получает протоколы и разыскивает меня в детдоме. На всех вечеринках, где был Макс, Андрон выставлял меня послушной марионеткой в стрёмных нарядах. Если Макса не ожидалось, то Андрону было пофиг на меня. Они пытались переиграть друг друга: Макс возвращает меня после бегства к Гориновым и требует найти документы. Он называет компромат на отца, понимая, что всё хранится в одном месте. Конечно, он рисковал, я мог прочитать документы, но уже сделал на меня ставку, был уверен, что я не выдержу издевательств и сделаю всё как надо. А Андрон хранит секрет до поры до времени, чтобы либо держать Архаровых в узде, либо просто ликвидировать Макса, выставив меня убийцей. Типа узнал парень правду и отомстил за родителей.
<tab>— Он это и сделал. Но всё же ты переиграл их обоих, не понимая этого. Ты не только смог смыться благодаря Максу и охраннику Резниченко, ты упёр с собой банковские бумаги самих Гориновых. Всё их ворованное достояние, да ещё и расписанное по счетам в швейцарском банке, да ещё и магнитный ключ к ячейке. По этому документу можно составить календарь откатов и воровства во время правления глубокочтимого мэра. Это компромат на самих Гориновых. И он не имеет срока давности. Единственное, что удалось Андрону — это убедить всех, что Макса всё-таки убил ты.
<tab>— Всех, — Давид грустно поднял глаза. — И тебя, и Илью.
<tab>Сергей перебрался на кровать, где полулежал Давид, и заставил его положить голову на свои колени.
<tab>— И меня. Весь город. Я занялся твоими поисками только через полгода. Андрон меня нанимал лично. И всё было представлено просто в высшей степени художественно. Я поверил, я не мог не поверить. Все факты были против тебя.
<tab>— Что он сказал?
<tab>— Во-первых, что он всё знает об аварии и моей роли в ней. Во-вторых, что Архаровы подонки, а Гориновы решили позаботиться о несчастном мальчике и усыновили, облагодетельствовали. В-третьих, что мальчик оказался далеко не ангелом. По его словам, ты вёл себя странно: тащил всё, что плохо лежит, сбывал краденое, рассказал, что так пропала семейная реликвия — пятикаратный бриллиант в белом золоте…
<tab>— Сколько каратный? — Давида приподняло с колен Сергея.
<tab>— А ты думал, что стекляшка, глупый. Он говорил, что ты странно одевался, что пил, курил и лез к нему в постель с непристойностями. При этом он так рассказывал, что как бы оправдывал тебя, дескать, это всё детский дом. Показал справки из больницы про суицидальные наклонности, показал шов на себе, который ты ему оставил. Напомнил историю угона его машины. Ну и само убийство: похищенные деньги, отпечатки пальцев, появившийся повод отомстить. Ты выглядел в моих глазах злобной тварью, неблагодарным шакалом. А тот факт, что ты мог обнародовать документ моего позора, заставил взяться за это дело. И я начал поиски тебя и документов.
<tab>— Скажи, ты сам придумал писать книгу?
<tab>— Нет. Это Семён, он был в курсе всего. И он её начал писать до того, как я с тобой познакомился. И кстати, именно он первый засомневался, что история, рассказанная Андроном, правда. Всё твердил: не ложится это сюжетно, не вмещается, не логично.
<tab>— Что его смущало?
<tab>— Прежде всего, почему ты не подружился с Андроном-Антоном и не плюхался в удовольствиях в богатом доме, а пытался бежать. А потом я смог…
<tab>— Обмануть меня, дурака. Блин, противно вспоминать, как я тебе диктовал!
<tab>— Давид, мы так правду узнали. Если бы я не втёрся к тебе, чтобы проверить, ты ли это, а просто бы сцапал, то не стал бы слушать. Уволок бы Горинову.
<tab>— А что знает Андрон обо мне?
<tab>— Я ему сказал, что у меня есть «подозреваемый», что ты работаешь официантом и соответствуешь легенде, найденной у Греча, но что по внешности определить трудно, что у тебя хороший паспорт и по нему ты старше.
<tab>— Можно ли сказать, что Горинов одержим идеей меня найти?
<tab>— Поначалу да. Но сейчас уже не так рьяно. Он думает, что ты уничтожил документы, иначе они бы уже всплыли. Да и его империя подросла: то строительство, то разборки мафиозные, то какие-то приобретения за рубежом, выборы вон на носу…
<tab>— Как думаешь, Семён до выборов напишет книгу? — Давид задал этот вопрос как-то по-особому. Стало тихо в комнате. — Серё-о-ож! Ты чего замолчал?
<tab>— Ты всё-таки решил мстить?
<tab>— О! Это громко сказано. Но было бы неплохо сорвать кое-кому наполеоновские планы.
<tab>— Я останусь с тобой! Не прогонишь?
<tab>— Серёж! Куда я тебя прогоню? Ты мне нужен сейчас.
<tab>— Значит ли это, что ты меня простил?
<tab>— Это значит, что я начал переваривать… Это значит, что ты, гадкий педофил, смог привязать меня к себе. И я, дурак, привязался…
<tab>— А я не просто привязался, — Сергей смотрел сверху вниз на Давида и как-то мучительно у него получалось. — Я не просто привязался, я… — И Давид закрыл ему ладонью рот.
<tab>— Давай улетим уже завтра в Москву. Не смогу я здесь ещё два дня…
<tab>— А как же мама?
<tab>— А мама поймёт. Она же мама.
<tab>***
<tab>
<tab>Семёна бесила эта молодая, бесплотная корректорша: ни кожи, ни рожи. Полина. Близоруко щурится и придирается ко всему, в каждой строчке по паре почеркушек. А Семён сражался за каждую букву, за все новообразования слов.
<tab>— Это же диалектизм! Так в Поволжье говорят! «Шутю», а не шучу. Там ещё и не так говорят: и «лавю», и «сводю»…
<tab>— Но ведь книгу будут читать не только в Поволжье. Пусть герой говорит правильно, никаких «шутю» и «лавю». И вот это что за слово? «Баский»? Давайте заменим. Здоровский, красивый, завидный…
<tab>— Полина, вы не понимаете! Это речь героя! Он родом оттуда, поэтому и говорит так! И это выдаёт его!
<tab>— Вы же тоже из Поволжья приехали? Вы же так не говорите.
<tab>— Ну… Я уже сколько здесь живу!
<tab>— Вот и он не одну неделю! Кроме того, он же специально привычки менял, боролся с собой старым…
<tab>— М-м-м! — возмущённо мычал Семён, ему казалось, что речь главного героя делает образ живым, индивидуальным. А плоская Полина каждый раз вытравливала из текста его изюминки, сражаться с её унылым и настойчивым голосом не было смысла. С этим «шутю» и «баский» она подъезжала уже в третий раз.
<tab>— Семён Рафаилович, ваш герой в мире моды вращается! У него должна быть жеманная, гламурная лексика, а вы местечковые словечки вставляете…
<tab>— Там, где они вставлены, он ещё не в мире гламура… дальше же их нет! Речь героя же… — Договорить не дали, заверещал звонок от домофона, вернее от вахтёрши. Семён даже с радостью ринулся к трубке, так как чувствовал, что чуть-чуть — и взорвётся.
<tab>— Семён Рафаилыч, к вам люди пришли, говорят, что вы их знаете и будете рады видеть.
<tab>— Кто?
<tab>— Не знаю, сказали, что земляки ваши. Молодой мужчина, такой представительный, приятный. А двое — кажись, его телохранители.
<tab>— Земляк, говорите?
<tab>— Да! Они ведь поднимаются! Или что, не пущать надо было?
<tab>— Всё нормально, пущать… — Семён положил трубку и добавил: — Не пустишь разве такого? — И метнулся в кабинет. Под удивлёнными взглядами корректорши оборвал несколько фотографий со стены, кинул их в ящик стола. Раздался звонок в дверь.
<tab>— Откройте, — распорядился Семён, — и вот что, не уходите из квартиры пока, но будьте в гостиной!
<tab>Полина послушно пошла открывать дверь, а Семён лихорадочно осматривал фотографии, успел сорвать ещё одну, с Ильёй Архаровым. Гость же бесцеремонно, мягко отодвинув Полину, прошёл прямиком в кабинет; прежде чем поздороваться, он повернулся к двум одинаковым мужчинам и приказал: