<tab>— Конечно! А ты не хочешь? С чего вдруг ребёнок четырнадцати лет будет гробить практически святое семейство? Да ещё и тех, кто его из приюта забрал, одел, накормил, полюбил…
<tab>— Ты считаешь, что не бывает немотивированной агрессии? Может, это просто озлобленный волчонок, беспринципный мелкий упырь?
<tab>— Тогда в чём мораль сей повести? — Давид сладко зевнул, закатил глаза и воздел руки к потолку, как греческий оратор. — Люди! Не берите из детдомов детей! Они вас разорят, до развода доведут, кого-нибудь грохнут… А вдруг окажется, что ты популярен? Все кинутся читать. И тогда какая польза обществу?
<tab>— Ты ломаешь мне весь сюжет!
<tab>— Было бы что ломать!
<tab>— Гад! — и вдруг Сергей кинул ложкой в Давида, попав тому прямо в лоб.
<tab>— Нихрена себе! — воскликнул парень. — В моём доме? Моей же ложкой? А если я отвечу?
<tab>— Кинешь ложкой? — захохотал Сергей. — Ну-ну… Ответь лучше, как бы ты написал!
<tab>— Гонораром поделишься?
<tab>— Клянусь!
<tab>— Я бы написал совсем не так. Я бы сделал этого Антона самым настоящим ублюдком, а Давида жертвой. И пусть не Лидуля выбирает себе сыночка, а зажравшийся золотой мальчик покупает себе собачку.
<tab>— Как это?
<tab>— Так это. Приходит Лидуля на физкультурный праздник в детдом, типа с благотворительной целью, тащит своего нервного сына-психа, чтобы семейные ценности продемонстрировать. Смотрят на программу, морщась от вида унылых стен и необласканных детей. И вдруг этот Антоша тыкает пальцем в светленького мальчика: «Хочу этого!» Мать и директриса, ясен перец, не поняли сначала, чего такого тот хочет. Но тот определённо, без экивоков и ужимок пояснил: «Забирай его к нам, он будет моей игрушкой!» Как игрушкой? Разве можно? Он же ребёнок! — На этом месте Давид соскочил и стал изображать негодующих дамочек. — Но ведь осла-мажора не переубедишь: хочу и всё! Мать думала, что сыночек дома остынет, забудет эту блажь. Но не тут-то было, уже на следующий день тот «насел» на неё — гони белобрысика, и всё тут! Та отцу-мэру жаловаться! А у отца семейства предвыборная кампания на носу, он посоветовался со своими пиарщиками, и те в голос закричали: у-сы-нов-ляй, это придаст твоему лицу благодушие и глазам слезливую мягкость… И быстро — тяп-ляп — намастрячили усыновление…
<tab>— Но парню четырнадцать! Его же должны были спросить!
<tab>— И спросили. Ему же не сказали, что игрушку для сына хотят получить. А та же Лидуля елейным голоском, сюсюкая, по головке гладя, шоколадку всучая, пообещала уют и заботу. А если над парнем в детдоме угроза издевательств висит, защитить некому, чего не согласиться-то? Вот и всё! Дело сделано!
<tab>— Блин. Тогда надо всё менять, — расстроенно заявил горе-писатель.
<tab>— Это твоё дело. Я только предложил. Хотя можно и не всё. Лидуля отличная получилась, немножко больше пофигизма и заботы о собственном тельце добавить — бесконечные ванночки, пилинги, депиляции, пилатесы, утяжки, обёртывания, нити какие-то золотые… Сцена приезда белобрысика тоже нормально написана. Добавить пару фраз. Убрать то, что Антон разрешает своей собачке без спросу заходить и что угодно брать. И ещё, не делай из этого психа красавца! Так, обыкновенный, никакой! Поэтому выкаблучивает: татухи, хаммеры, оргии какие-нибудь, в комнате полный «абзац», играет по-крупному, слушает уродскую музыку, ну и на кокаине сидит, так как алкоголь уже не штырит.
<tab>— Но ведь это тоже как-то стереотипно получается: сын мэра и сразу же кокаинист и засранец.
<tab>— Стереотипы рождаются тоже не на пустом месте. А тут так вообще просится этот образ.
<tab>— Н-да… Пожалуй, я обмозгую твоё предложение.
<tab>— Если. Ты. Белобрысика. Сделаешь подонком… То вымётывайся вон из моих апартаментов и я тебе боле не прототип! — категорично и немного театрально заявил Давид.
<tab>— Ладно. Предположим, я взял твою идею. И в чём заключается роль мальчика при Антоне. Игрушка — это как?
<tab>— М-м-м… ну, например… В первый же день Анд… Антон заволок парня к себе в комнату и не прибамбасы дизайнерские демонстрировал, а прочитал список его обязанностей. «Называй меня «хозяин»! Это раз. Помни, что моя воля — закон, ты делаешь то, что я велю. Это — два. Ты всегда под рукой. Никаких просьб, никаких приставаний ко мне. Всё, что тебе нужно, я знаю. К мама́ и к папа́ не лезь, ты — моя собственность. Жалко, конечно, что тебе в школу надо ходить. Переведём в мою бывшую школу, там будет кому за тобой присмотреть. И никаких друзей-подруг, никаких собственных планов, гулянок, вечеринок. Всё понял? Ну-ка, принеси-ка мне тапки, они под кроватью валяются!» Давид почему-то думал, что это какая-то игра, и послушно полез под кровать за тапками. «Ну-ка, прыгни!» Давид улыбнулся своему новоявленному братцу и прыгнул. А тот зацвёл-запах от удовольствия: «Умница! Как же мне тебя называть? Не Давид ведь. Очень уж громкое имя. Будешь… Тузиком! Уха-ха-ха!» И только после этих слов до Давида дошло, что это всё не игра, что Антоша намерен издеваться над ним, что его обманули и собираются сломать ему жизнь и его самого. «Пошёл ты!» — обиженно воскликнул он и развернулся, чтобы гордо удалиться. Но не тут-то было! Этот придурок, соскочив, сбил его с ног и пнул прямо в живот. Парня скрючило от боли, он даже задохнулся, вспомнилось, как из детдома в больницу увезли зарыпонистого Тимку, которого побили два детдомовских авторитета за какую-то мелочь. Тимку так и не привезли обратно. А этот псих Антон развернул задыхающегося на спину, уселся тому на бёдра, ухватил больно за подбородок: «Ты думал, что я шучу, что ли? Ты — никто, ты куплен, завёрнут и доставлен покупателю. Не гунди и не вздумай бежать! Будет больно!» Давид прошептал: «Я хочу обратно… за что меня?» — «Ни за что! Нехрен было попадаться мне на глаза такому сладкому пёсику! Никаких «обратно»! Привыкай, я твой хозяин!»
<tab>— По-твоему выходит, что этот Антон совершенный урод. Просто садист.
<tab>— А ты думаешь, таких не бывает?
<tab>— Бывает, конечно… но как-то это слишком.
<tab>— Сделай так, чтобы читателю было приятно убить этого урода.
<tab>— И тогда в чём будет польза обществу?
<tab>— Пусть все знают, что человек — не собачка, не игрушка, не раб. Любой человек, даже самый слабый и беззащитный. И никакие деньги, власть и физическая сила не устоят перед возмездием.
<tab>— Но возмездие не приходит сразу же. Парню придётся долго мучиться и бороться?
<tab>— Придётся… — неожиданно тихо сказал нелитературный Давид. — А вообще, четвёртый час, я хочу спать и меня бесит твой роман!
========== — 4 — ==========
<tab>
<tab>
<tab>Обычно в выходной Давид блаженно валялся в постели до полудня, затем завтракал заваренной кипятком быстрорастворимой кашей, потом ходил в магазин, чтобы закупить продукты на предстоящую неделю. Непременно приобретал ореховую смесь и вечером, завернувшись в одеяло, устраивался с ней перед телевизором со старым кинескопом и фиолетово-зелёной палитрой лиц и смотрел всё подряд. Когда передачи начинали его раздражать, выключал звук и брался за книгу. У Анны Ивановны было изрядно книг, правда, все они ещё советских времён — героические про войну, наивные про шпионов, бестолковые про людей труда и тягучие, завораживающие про хитроумные преступления. Детективы. В основном Сименон и Агата Кристи. Вот их он и читал. Экшена там ни на йоту, но стиль и задумка завораживали. Часто он так и засыпал с миссис Марпл или комиссаром Мегрэ на носу.
<tab>Но этот выходной, похоже, перечёркивал обычный распорядок дня.
<tab>— Фига ли ты спишь? Время уже десять! Все нормальные люди уже давно на ногах! Жизнь мимо проходит! — крик на всю комнату.
<tab>— Капец! Десять? Рань ранняя! Отвали!
<tab>Но послать «заботливого» квартиранта-писателя не получалось. Почему-то у Давида вообще не получалось его послать, и это тревожило и мешало. Сергей стащил его с кровати и силой закинул в ванну, облил водой. Оказалось, что завтрак в виде картошки с фаршем уже готов, а быстрорастворимая каша выброшена в мусорное ведро. Ещё одним открытием стало то, что писатель починил стиральную машину Анны Ивановны, сообщив, что «делов-то там!». И приказал хозяину собрать «всё, что не приколочено» и бросать для стирки. При этом Давид беспрестанно матерился и ворчал, а сумасшедший писатель не обращал на это внимания.