— Мой одноклассник такой идиот… я хотел помочь ему в пятницу, а он случайно забрал мой учебник, теперь не смогу подготовиться к завтрашнему тесту, а вы знаете, как строга Баожей Ао, верно? Не хочется схлопотать у неё пару, тем более, по этому предмету в конце года у меня будут…
Он не знает, что он буровит и что он делает.
У него есть адрес, есть деньги на проезд и мысль о том, что в пятницу крепко избили какого-то парня из их школы. Всё очевидно.
Если бы, зло думает Хэ Тянь, застегивая ветровку под самую челюсть и сбегая по ступенькам, если бы Рыжий просто и без лишних разговоров принял протянутую ладонь, было бы куда проще. Этот придурок не высек бы никакой искры интереса, всё их знакомство закончилось бы там, около школы, когда Рыжий, избитый, сидел на бордюре и зыркал своими глазищами.
Если бы всё сложилось немного иначе, Рыжий вылетел бы у него из головы уже через минут десять. Да что там, три минуты, если не меньше!
Если бы:
— Кто это тебя так?
— Да забей, это мой товарищ, деремся с ним после школы. А ты тот парень, Хэ Тянь? Я слышал о тебе, ты классный. Сходим вместе на тренировку?
Если бы всё было как всегда, Господи, Хэ Тянь бы даже не вспомнил о нём.
Но что-то пошло не так, как что-то идёт не так, когда встречаешь первого в своей жизни человека, в тебе не заинтересованного. Как белая ворона в стае ласточек. Как мешающая колючая бирка, впивающаяся в седьмой позвонок.
Хэ Тянь обрезает такие бирки под самый корень.
…Рыжий живет в доме с белой калиткой.
Почему-то Хэ Тянь ожидал чего-то другого. Не то, чтобы он готовился войти на подъездную дорожку, усыпанную мёртвыми птицами и напороться на заточенный кол, вкопанный в землю, но белая калитка — это перебор.
Он заходит не сразу.
Сначала сверяется со своей бумажкой, выданной в учительской. Сверяется с номером дома, с указателем на перекрёстке. Бросает взгляд на табличку «Мо» на слегка перекошенном почтовом ящике. Он никогда не был дотошным, но сейчас хочет найти ещё больше доказательств того, что это — дом Рыжего. Где-то на уровне подсознания очень хочется ошибиться адресом.
Он стоит здесь достаточно долго, чтобы занавеску в ближайшем окне беспокойно задёрнули. Слишком яркое солнце мешает рассмотреть, кто это был. Вряд ли Рыжий — он бы уже швырял в него из окна стулья или, чёрт его знает, метал бы кухонные ножи. Открывая калитку, — облупленная краска царапает ладонь, — он вспоминает все эти дурацкие слухи, которые с удовольствием обсасывают в школе. О его отце, поджигающем собак, и о матери, которая стоит на учёте в психиатрической лечебнице.
Люди любят городить какую-то чушь и обязательно верить в неё.
Солнце светит в спину и бликует в окнах. В этом доме всего один этаж, веранда два на два и четыре крепкие деревянные ступеньки. Вторая негромко скрипит, как и петли входной двери.
— Добрый день.
Его мать не выглядит, как шизанутая.
В том, что это мать Рыжего, не приходится сомневаться — да, у неё тёмные волосы, но глаза слишком похожи на солнечный свет, если посмотреть на него через слабо заваренный чай. Крайне редкий оттенок. У Рыжего точно такой же.
Она несмело улыбается. Это до странного приятно. И дверь открывает достаточно широко, чтобы не появилось ощущения, что у их семьи есть секреты. Что сейчас она достанет из-за спины отвёртку и воткнёт Хэ Тяню в глаз.
Он с ответной улыбкой здоровается, мысленно удивляясь двум вещам.
Первая — за её плечом нет трупов обгоревших собак или убитых соседей. Небольшая прихожая и чисто убранный коридор с тремя дверьми и аркой, видимо, в гостиную — это всё. Не так уж впечатляюще для школьных слухов.
Вторая — в этой семье умеют улыбаться.
Он мысленно пытается спроецировать эту спокойную улыбку на лицо Рыжего. Ни хрена у него не выходит, для этого нужна фантазия побогаче.
— У вас почтовый ящик перекошен, — говорит он, указывая себе за спину.
Женщина на миг застывает. Затем часто моргает, улыбка сходит с её лица. Негромко, но быстро, говорит:
— Да, я знаю, если вы по поводу счетов, я уверяю вас, всё будет выплачено, как мы и договорились с господином…
Хэ Тянь никак въехать не может, о чем она, а когда понимает, торопливо выставляет руку.
— Нет, — говорит. — Я пришёл к… Гуаню. Мо Гуаню. Он здесь живёт?
Что-то неуловимо меняется в её лице. Сначала на нём появляется облегчение, а затем — почти сразу, — между бровей пролегает глубокая морщина.
— У него проблемы?
— Нет, я…
— Что… — Она снова часто моргает, закрывает глаза, собираясь с силами, — что он натворил?