– Дамка, ко мне! – говорит Касе Пахомыч.
– Вот ещё! – обижается Кася. – Я уже не твоя собака, а чужая!
– Ко мне, чёртова псина! – сердится Пахомыч.
– Тебе надо – ты и иди, – огрызается Кася.
Тут Гуляй подходит к Пахомычу и говорит:
– Ты что, не видишь – у неё лап нет.
Кася смотрит – батюшки! И правда – лап нет. И хвоста! И ушей! И носа!
– А! – заблажила Кася. – Украли! Где?!
И видит Кася, что дальше, в кустах, прячется заяц! И тащит этот заяц – что бы вы подумали? – Касины лапы с хвостом, и всё остальное. И хочется Касе крикнуть: отдай! ворюга! а не может, потому что всё заяц утащил. И плачет Кася, а слёз тоже нет, потому что вообще ничего от неё не осталось.
И кто я теперь, думает Кася. Собака я сутулая, меня ж теперь даже в приют не примут.
И только хотела она взвыть от тоски, как кто-то подсунул ей под нос кусок колбасы.
Доброе утро
Кася открыла глаза – а перед ней и взаправду колбаса! Это Дмитрий Олегович в хорошем настроении проснулся и решил Касю взбодрить.
– Ам! – сказала Кася.
– Доброе утро, – поздоровался хозяин. – Гулять идём?
Вот что у людей за глупая привычка – спрашивать об очевидных вещах? Конечно, идём!
Кася вскочила и завиляла хвостом.
– Я только чай допью. А то вчера с тобой…
Без лишних слов Дмитрий Олегович вылил в себя остатки чая, и они вышли на улицу.
Небо было лазоревое, солнце ещё не показалось из-за леса, но все птицы уже вовсю галдели, приветствуя новый день. Хотелось мчаться, распутывать след и выгонять дичь.
– Кася, только давай сегодня не так, как вчера. Как-то цивилизованнее, – попросил Дмитрий Олегович. – Гуляй без поводка, но чтобы я тебя видел.
Колбаса приятно щекотала желудок, и Касе хотелось сделать для Дмитрия Олеговича что-нибудь приятное, поэтому она согласилась.
Ах! Ах! Ах!
Но если бы Кася знала, что случится буквально через минуту – ни за что бы не соглашалась.
Едва они ступили на лесную тропу, в ноздри ей ударил густой, хоть зубами его рви и жуй, запах зайца. Ух, какой это был запах! Заяц издевался! Заяц будто следил за ней и ждал, когда Кася скажет, что никуда от хозяина убегать не будет, а после нагло развалился на тропинке, и не просто развалился, а прямо катался по ней, скакал то на одной, то на другой ножке, плюхался на живот, садился и елозил задом.
– Заяц! – заорала Кася, и шерсть у неё на загривке встала дыбом. – Заяц! Дмитрий Олегович, тут заяц!
– Где?! – Дмитрий Олегович встал в боевую стойку и приготовился отбиваться.
– Да вот же! Тут же был! вот только что! Он туда побежал! – Кася посмотрела влево, в самую гущу подлеска.
– И пусть его, – слегка расслабился Дмитрий Олегович.
– Как это – пусть?! Это же – заяц! Это же – зверь! Ах! Ах! Ах!
– Кася, мы договорились, – с нажимом сказал Дмитрий Олегович. – Ты без поводка, но гуляешь в пределах видимости!
– Так след же простынет!
– Кася! Стой! Немедленно назад!
Обстоятельства непреодолимой силы
Какое там! Инстинкт взял верх над воспитанием, над второй сигнальной системой и над здравым смыслом. Инстинкт схватил Касю за шкирку, встряхнул и сказал:
– Соберись, собака сутулая! Гони ушастого! Одна нога здесь, другая – там!
Кася к инстинкту относилась очень серьёзно. Это вам не какой-то условный рефлекс типа «дай лапу», это наследственность, память предков! Хотя никого из предков Кася не знала, даже с родителями своими она никогда не виделась, хотя теоретически они у неё были – ведь откуда-то же она взялась! И потому она решила, что обстоятельства непреодолимой силы освобождают её от обязательства гулять в пределах видимости хозяина.
– Заяц! Заяц, стой! Ах! Ах! Догоню!
Куда приводит инстинкт
Запах с каждым шагом становился всё более отчётливым. Зверь, оставивший его, был если и не величиной со слона, но всё равно очень крупный: он ломился через лес напрямик, не петляя, оставляя во влажной почве глубокий отчётливый след.
Касе казалось, что она почти видит впереди широкую, как дверь, спину зайца, слышит, как свистит ветер в его огромных, как крылья самолёта, ушах, различает каждый волосок на его маленьком, но всё равно большом хвостике, и вот-вот вцепится зубами в его гигантскую пятку…