Альфонс усмехнулся, вытянул карту и передёрнул плечами.
– Ты скоро умрёшь, – прошелестел голос из-под балахона, и невозможно было определить, мужской он или женский.
– Какая глупость! – раздражённо фыркнул Альфонс, бросил карту и направился к выходу.
– Ну, вот, товарищи, – негромко произнёс Саул, – теперь нам осталось привести приговор в исполнение.
– Ты хочешь сказать?..
– Да, Тадеуш, оставлять его в живых нельзя. Во-первых, может донести на нас, а, во-вторых, непедагогично для других… Нужно только придумать план… А пока идёмте, не стоит задерживаться здесь дольше.
Сеанс закончился, и люди стали расходиться. Некоторые недоумённо пожимали плечами, другие, напротив, восхищались услышанным, и какая-то экзальтированная женщина бросилась на колени перед эстрадой и, раздирая платье, истерически возопила:
– Слава учителю! Долой все запреты! Давайте разрушать и наслаждаться! Наслаждаться!
Её подняли и вывели под руки. Тадеуш звонко рассмеялся, задержавшись в дверях:
– Если бы эту неврастеничку не остановили, она бы, пожалуй, стала бегать по эстраде голышом…
– И наслаждаться… – добавил Саул.
– Чем? Вряд ли этот бедолага мог бы оправдать её доверие!
– Прекратите говорить пошлости! – сердито бросила Агриппина. – Всё-таки здесь отвратительно! Отправить бы всю эту истеричную публику в Сибирь, чтобы они наслаждались друг другом там и развеивали бы свою скуку!
– Потерпите, Агриппина, отправим. И их, и всех прочих, всех, кто будет нам мешать… Скучать мы не дадим никому! Расходимся, на всякий случай, в разных направлениях. До встречи!
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Ася отложила в сторону свежий номер «Весов», выписываемый ею наравне со «Скорпионом» и другими литературными журналами и альманахами, и с усилием приподнялась с оттоманки, на которой лежала, укрывшись верблюжьим одеялом. Голова закружилась, и в глазах замелькали разноцветные точки, но Ася сделала над собой усилие и улыбнулась вошедшему с озабоченным видом мужу.
– Вот, милый, доктор Жигамонт, – кивнула она на сидящего рядом доктора, – говорит, что я не могу сегодня ехать в театр… Право же, я уверена, что он преувеличивает, я вполне могла бы одеться и поехать…
– Ни в коем случае не нужно нарушать предписаний врача. Тем более такого, как Георгий Павлович. Вот, поправишься, сходим во все театры, на все спектакли, – Пётр Андреевич ласково улыбнулся и обнял жену за плечи. – Решено, я тоже останусь сегодня вечером дома.
– Нет! – Ася покачала головой и подняла указательный палец. – Ты просто обязан ехать. Ведь у Владимира премьера, это так важно для него! И мы обещались быть. Довольно и такого инкомодите2, что меня не будет…
– Но, ангел мой…
– Никаких «но». Если ты не поедешь, то кто же мне расскажет об этом спектакле? Ведь мне же интересно!
– Володя и расскажет… И Надя. И газеты напишут…
– Газеты пишут ерунду, а Надя с Володей пристрастны. А мне нужны беспристрастные свидетельские показания! – Ася рассмеялась и чмокнула мужа в щёку. – И потом, Петруша, никто не умеет рассказывать об увиденном лучше тебя! Тебя послушаешь – и словно сам всё видел. Поэтому твой святой долг сейчас бывать везде, рассказывать мне обо всём, чтобы я была в курсе всех дел. Поезжай, пожалуйста, хотя бы ради меня!
– Ради тебя я бы поехал куда угодно, – ответил Вигель. – Но всё же это нехорошо, что ты остаёшься одна. Николай Степанович наверняка задержится в клубе за бильярдом…
– Отчего же одна? – пожала плечами Ася. – Со мной останется доктор. Мы пречудесно проведём время. Обсудим все культурные события и благотворительные дела. Не правда ли, Георгий Павлыч?
– Буду счастлив провести этот вечер в вашем обществе, Анастасия Григорьевна, благо он у меня совершенно свободен, – кивнул доктор Жигамонт.
– Иди, Петруша, а то опоздаешь. А я тебя буду ждать и ни в коем случае не усну, пока ты не вернёшься и не расскажешь мне всего.
– Слушаюсь, мой генерал!
– Постой, – Ася пристально посмотрела на мужа. – Наклонись, я поправлю тебе галстук. Вот, теперь просто замечательно! Передавай мои извинения и наилучшие пожелания Олицким.
– Незакосненно исполню, – улыбнулся Вигель и, поцеловав руку жены, покинул её комнату.
Едва Пётр Андреевич удалился, Ася вновь бессильно опустилась на оттоманку и прикрыла глаза. Наделённая от природы характером бойца, она изо всех сил боролась с поразившим её внезапно тяжёлым недугом, но противник, жестокий и безжалостный, отвоёвывал всё новые и новые трофеи, и Ася чувствовала, что этот бой ей уже не выиграть. Судьба подарила ей почти десять лет абсолютного счастья, не замутнённого ничем, счастья рядом с обожаемым мужем и сыном Николенькой, родившимся через год после их брака. Видимо, на долю каждого человека положена определённая норма счастья, и свою норму Ася исчерпала… Несмотря на обнадёживающие слова докторов и близких, она всё яснее понимала своё положение и ловила себя на мысли, что себя ей ничуть не жаль, но бесконечно жаль мужа, сына, старого крёстного, для которых её уход станет тяжёлым ударом. Ася была почти рада, что Николеньки теперь не было с ней. После перенесённой сильной простуды и воспаления лёгких мальчик по совету Георгия Павловича был отправлен в Крым. Там он вместе с Анной Степановной гостил теперь на даче у её старой подруги и писал родителям длинные письма, описывая красоты Коктебеля, прогулки в горах, купание в море, бескрайность которого поразила детское воображение. Ася скучала по сыну, но и радовалось, что его нет рядом. Она не хотела, чтобы Николенька видел её такой, больной, усталой, угасающей. Асе хотелось остаться в памяти дорогих людей резвой, весёлой и полной жизни, какой она была совсем недавно. Она даже теперь старалась быть такой, превозмогая боль и не показывая слабости. Каждое утро она поднималась с постели, одевалась и, если хватало сил, совершала небольшие прогулки, а, если их не хватало и на это, то проводила весь день в кресле или на оттоманке, читая книги и журналы. Ложиться в постель Ася себе не позволяла. Это казалось ей чем-то сродни капитуляции перед недугом.