— Вы же с ним в хороших отношениях. Может знаете детали.
— Уверен, что это все надуманное.
— Кто знает, кто знает. О таком на частных посиделках в поместье Лаврова не расскажут… О таком молчат до последнего.
Это сейчас был укол в мою сторону, или он дал ненавязчиво понять, что многое обо мне знает. А может все сразу. Думаю, не стоит с ним обсуждать детали дела о работорговле. Мутный тип.
— Известно куда Радонежский уехал? — спросил я, забирая тарелку у официантки. Краем глаза заметил, как прокурор на секунду поднял на меня взгляд полный недоверия, а затем продолжил есть.
— Поговаривают заграницу подался.
— В бега, — отшутился я.
— Столько лет жил, исправно налоги платил и тут одним днем… — сказал прокурор. — Такими темпами город совсем без знати останется… Производства опустеют, останутся только тунеядцы, что на содержание живут.
— По мне так вы сильно драматизируете. Всего одна семья уехала. Хотя думаю и вам бы хотелось такое дело, после которого повышение дадут.
— Выше только столица, — прихлебывая щи сказал Валентин Иванович.
— Так я о том же.
— Молодой ты еще. Поверь лучше быть первым в провинции, чем десятым в столице.
Что ж понимаю с насиженного и прибыльного места уходить не хочет.
— Вот как. Многие так же считают и не захотят уезжать, — улыбнулся я.
— Кто знает… Я думаю это все из-за того случая… — задумчиво сказал прокурор и посмотрел на меня.
— Какого?
— А вы не слышали?
— Смотря, о чем вы.
— Говорят кто-то у Радонежских рабо…работников выкрал…
— Как же можно их выкрасть… Они ж не вещи. Захотели и ушли.
— Да там запутанная история. В общем дебош устроили, охранники полуживые, работников нет. Многие компании в области сейчас боятся. Усиливают охрану.
— Например какие? — лукаво улыбнулся я.
Наш разговор все больше и больше меня убеждает, что я нашел крышу всего этого безобразия в лице Валентина Ивановича. И расстроился он из-за Радонежского лишь потому, что денежки его укатили и я думаю не маленькие. Да и аристократы на панике, что появился тот, кто зверолюдей из рабства забирает, а значит тоже не чисты на руку.
Валентин Иванович рукой подозвал меня ближе. Я наклонился к нему через стол.
— Так я тебе и сказал, — шепнул тот мне на ухо.
Вот же поддонок.
— Что ж Алексей Павлович, спасибо за приятную компанию.
— Вам спасибо. Столько всего узнал от вас.
— Думаю мы поняли друг друга, — накидывая мундир сказал прокурор.
— Скажем так, мне стало многое понятным.
— Рад. Заходи еще как-нибудь. Поболтаем, — протянул он мне руку.
— Обязательно, — пожали мы руки.
Итак, что мы имеем: город в котором процветает работорговля и крышует это главный прокурор города. Радонежский смотался, как только запахло жареным, да и про Борисыча думаю уже все знают.
Пожалуй, не поеду я к Симону. Надо бы заглянуть к Луцкому.
— Какие люди и без охраны! — встретил меня Луцкий.
— Привет, а Лев где?
— Отсыпается. Вы конечно даете… — помотал он головой.
— Ты уже осведомлен?
— Да аристократия на ушах стоит. Я так понимаю ты не просто узнать, как дела? Про Радонежского узнал?
— Именно.
— Слушай я про него и сам не знаю ничего толком.
Мы шли по коридору в столовую и по пути разговаривали.
— Если честно он меня не сильно интересует. Считай уехал — меньше проблем. Ты случаем не знаешь кто купил каменоломню?
— Знаю, — довольно улыбнулся Луцкий.
— Коль, может все же разбудим Льва Дмитриевича, пади с дороги голодный, — услышал я женский голос из столовой.
Сделал пару шагов в открытую дверь и встретился взглядом с Настасьей.
Глава 23
— Так получается слухи то не врут, — приподнял я правую бровь и посмотрел на Луцкого.
— Я не беременна, — с грохотом поставила на стол поднос с пирогом Настасья.
— От части, — лукаво улыбнулся Луцкий.
— Алексей Павлович, вы останетесь на обед? — успокоившись спросила Радонежская.
— Не откажусь от чая. А так я уже пообедал в интересной компании.
— Мммм, и какой же? — заинтересованно спросил Луцкий.
— Обо всем по прядку, — сказал я, садясь за стол. Настасья любезно подошла ближе и налила мне кружку чая. — Так получается ты не в монастыре…
— Ох уж эти сплетники, — буркнула под нос Настасья, — к счастью нет. Благодаря…
— Мне, — гордо задрав нос сказал Луцкий.
— Маменьки… Ну и Николая, конечно.