И хочется верить, что придет время, когда земляне воздвигнут прекрасный монумент Женщине, символу постоянного обновления жизни, жизни на мирной нашей планете. Я в это верю и глубоко презираю тех представителей сильного пола, которые совершали или совершают любое насилие над женщиной. Именно за это деяние один из доблестных героев итальянского Сопротивления, коммунист, стал ничтожной личностью для меня, когда открылись некоторые подробности из его «боевой» жизни.
Он сидел напротив меня в римском корпункте «Известий», обливаясь горючими слезами. Выглядел беспомощным, с горестно опущенными плечами и осунувшимся, очень постаревшим за время, прошедшее с первой встречи, лицом. Этот почти легендарный человек, бравые фотографии которого обошли когда-то почти все газеты мира. Как же! Полковник итальянского Сопротивления Вальтер Аудизио, или Валерио — таково было его «номе ди баттилья», а если проще — партизанская кличка. Именно он собственноручно расстрелял Бенито Муссолини, а заодно и его любовницу, Кларетту Петаччи, которая оказалась рядом.
Поэтому и плакал бывший пожизненный сенатор-коммунист Вальтер Аудизио, заочно приговоренный к смертной казни прежними и новыми сторонниками убиенного дуче и вынужденный по сему случаю жить практически на нелегальном положении в своей родной Италии, каждодневно ожидая или пули в затылок, или ножа в бок.
— Нет, я не боюсь смерти, Леоне, — говорил, вытирая слезы, мой гость. — Но опять прокатилась газетная волна разных небылиц, в которых меня обвиняют в убийстве женщины, чья вина заключалась лишь в том, что она спала в одной постели с Муссолини. Мне уже не под силу это переносить. Я не мог убить женщину, понимаешь, женщину, клянусь тебе Богом, чертом, памятью своей матери и своей честью, наконец! Это была трагическая случайность, роковое стечение обстоятельств.
— Но послушай, Вальтер, она все же была расстреляна. Может быть, не тобой, а другим сопротивленцем, ведь вас же была целая группа исполнителей приговора. Кстати, ее имя упоминалось в приговоре, вынесенном Муссолини?
— В том-то и дело, что нет. Но автоматную очередь она получила из моих рук. В последний раз рассказываю тебе, как все происходило, и эта версия — самая правдивая из всех, которые известны по сей день. А было это так. Мы нашли дуче вместе с Петаччи в крестьянском доме деревни Джулино-ди-Медзагра, неподалеку от швейцарской границы. Нам было известно, что представители американской и английской разведок получили приказ взять во что бы то ни стало Муссолини и сохранить ему жизнь. Этого нельзя было допустить. Луиджи Лонго (тогда заместитель командующего корпусом добровольцев освобождения, а затем генсек Итальянской компартии. — Л.К.) категорически заявил мне: «Или ты расстреляешь Муссолини, или мы расстреляем тебя, Валерио». Приказ был абсолютно ясен для меня: Италия должна была сама, без посторонней помощи перестать быть фашистским государством путем совершения акта высшего возмездия. Кстати, Лонго и подписал смертный приговор бывшему дуче.
— Но при чем же тут Петаччи? Он что-нибудь говорил о ней?
— Да. «В крайнем случае ликвидируешь и эту потаскуху», — так прозвучали его последние напутственные слова уже мне вдогонку…
Так вот, продолжаю. Отряд союзников, когда мы прибыли на место, шел буквально по нашим следам. Времени не было. Мы усадили Муссолини и Петаччи в машину и привезли их к каменной ограде виллы Бельмонте в той же деревне. К воротам виллы поставили только Муссолини. Петаччи осталась у каменной ограды. Я крикнул ей: «Уходи отсюда куда глаза глядят! Ты нам не нужна, уходи». Она словно окаменела, глядя на Муссолини, который трясся от страха и бормотал что-то несвязное. Я прочитал слова приговора: «По приказанию генерального командования корпуса добровольцев мне поручено осуществить акт справедливости от имени итальянского народа». Бывший дуче зарыдал навзрыд и стал умолять сохранить ему жизнь. Я поднял автомат, и в это время как метеор сорвалась с места до того стоявшая неподвижно Кларетта Петаччи. «Умри, как мужчина, Бенито!» — закричала она, пытаясь прикрыть своим телом Муссолини, и… попала под автоматную очередь вместе с ним. Остальное ты знаешь. Но для меня ее смерть — проклятие на всю жизнь. Я не мог, понимаешь, не мог убить женщину, ибо это ниже достоинства и чести мужчины. Ты веришь мне, Леоне?
— Верю, Вальтер, конечно верю. Хотя ничем не могу тебя утешить. Может, только тем, что виновата она сама, а поступок ее у меня вызывает глубокое восхищение. Прости меня, конечно.