Мариэтта — это знаменитая советская писательница Мариэтта Шагинян, с которой я мотался по Италии, хотя основной целью нашего путешествия был город Турин — столица концерна «Фиат». Джанкарло Пайетта был секретарем ЦК И КП по пропаганде, а Витторио Валетта занимал в те времена кресло генерального директора фирмы «Фиат».
А начиналась эта автомобильная эпопея гораздо раньше. Утром 5 августа 1962 года электровоз плавно замедлил свой бег у платформы римского вокзала Термини, белокаменного сооружения с огромным железобетонным козырьком над центральным входом, где даже при большом количестве приезжающих и отъезжающих никогда не бывает столпотворения. А вскоре я познакомился с моими новыми коллегами — корреспондентами «Правды», ТАСС, АПН, радио и телевидения. Из всех журналистов я был знаком лишь с правдинским корреспондентом Володей Ермаковым, с которым дружил и даже пытался писать с ним статьи во время своей первой командировки в Италию. О моей «двойной» жизни разведчика и собкора «Известий» знал только он. Остальные «чистые» журналисты, может быть, и догадывались о моей принадлежности к спецслужбам, но делали вид, что это в порядке вещей. Ермакову я сказал все, что можно было сказать, но в делах своих его не использовал и вообще старался оберегать Володю от знакомых мне по работе стукачей из контрразведывательной службы, которые весьма назойливо набивались ему в друзья.
Был еще один человек с «двойным дном», который некоторое время проработал корреспондентом ТАСС. Но он как-то не прижился в нашей компании. Имел он прозвище Нежный, ибо постоянно пребывал в полупьяном состоянии и все время лез ко всем целоваться. Вообще, у всех были свои прозвища. Меня прозвали Кисой, видимо за врожденную ласковость характера; Володю Ермакова — Аристократом, поскольку отличался он изысканностью манер; корреспондента Всесоюзного радио и телевидения Илью Петрова — Заикой. Правда, он феноменально чисто вел свои репортажи, а вот в обыденной жизни не мог произнести с одного захода даже слово «мама».
Володя Ермаков сразу же начал мне помогать. Именно благодаря ему я близко познакомился с самим Пальмиро Тольятти. Володя, как представитель «Правды», находился с ним в дружеских партийных отношениях. Произошло это во время приема в нашем посольстве по случаю праздника — дня Великой Октябрьской социалистической революции — 7 ноября 1962 года. Мой друг подвел меня к генсеку.
— Компаньо Тольятти, вот новый корреспондент газеты «Известия» Леонид Колосов. Он, кстати, прекрасно знает итальянский.
Мне показалось, что Володька как-то фамильярно разговаривает с такой выдающейся личностью, поэтому я вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и в самой изысканной форме отчеканил:
— Леонид Колосов. Очень рад с вами познакомиться. Как вы себя чувствуете, товарищ Тольятти?
Генсек слабо улыбнулся, протянул мне вялую руку и, к моему удивлению, произнес на ломаном русском:
— Ты коммунист, компаньо Колосов?
— Да, коммунист, — пробормотал я, тупо глядя на Тольятти.
— А у нас, итальянских коммунистов, принято обращаться друг к другу на «ты»… А вот «вы» мы говорим или официантам, или классовым врагам.
Пальмиро Тольятти, широко улыбнувшись, похлопал меня по плечу:
— Ничего, привыкнешь, Леонид. Желаю тебе успеха.
Мне не раз доводилось бывать у Тольятти и с партийными делегациями, и брать интервью, и даже беседовать с глазу на глаз, когда он начал высказывать крамольные мысли по поводу «особого итальянского пути к социализму» и о «еврокоммунизме» вообще. Никогда не забуду одного его, особенно актуального сейчас, высказывания. «Ты знаешь, мой друг, почему так тяжело приходится Советскому Союзу? Давай немного пофилософствуем. Ну, во-первых, Россия — огромная страна, и в ней очень тяжело навести порядок. Не то что в Германии, например. Во-вторых, Россия — это недоношенное дитя цивилизации. Почему? У вас не было рабовладельческого строя, который хоть из-под палки, но научил работать иные народы. У вас не было капитализма в чистом виде, который создал бы настоящий рынок. Поэтому и социализм у вас недоделанный. Ему не на что опереться, кроме насилия. Впрочем, это, мой друг, не для печати!» И еще. Он прочитал мне однажды весьма любопытную краткую лекцию о государственном капитализме. Это было незадолго до его смерти. Я брал очередное «интервью», хотя знал, и все понимали то, что материал в газете напечатан не будет.