– Как ты? – спрашивает она.
– Все хорошо, спасибо. Возьмем такси?
– А это далеко?
– Двадцать минут пешком.
– Тогда давай прогуляемся, так ты сможешь рассказать мне что-нибудь о себе.
Новая роль не заставила ее отказаться от привычной прямоты. Очко ей в плюс.
– А что, ты еще недостаточно меня знаешь? Вообще-то тебе обо мне известно больше, чем моим детям.
Явно довольная, она берет меня под руку. Теперь мы похожи на самую настоящую пожилую семейную пару, решившую куда-нибудь сходить, чтобы встряхнуться и слегка освежить свою заплесневелую семейную жизнь.
– Ты ведь тоже тот, кто знает меня лучше всех остальных.
– Твой лучший клиент, – замечаю я полушутя.
Она становится серьезной.
– Нет, с клиентами на ужин я не хожу, – возражает она.
Тогда кто же я? Я хотел бы спросить ее об этом, но боюсь услышать ответ.
– Мне удалось узнать имя начальника моего сына и адрес магазина, – немного помолчав, сообщает она.
– Молодец, потом напишешь мне и то, и другое: так можно будет пойти потолковать с этим так называемым «господином».
Ее лицо озаряет счастливая улыбка. Она очень довольна и совсем этого не скрывает. Хорошо бы, если бы было достаточно пригласить женщину на ужин, чтобы чувствовать себя так глубоко справедливым. И однако же ей меня не обмануть – она может даже улыбаться, шутить, у нее может быть безупречная речь, и наш вечер может завершиться блестящим образом, но из глаз ее так и не исчезнет чувство неполноценности, которое всегда при ней. Россана – одна из тех многочисленных людей, кто просит прощения за то, что живет на свете, как если бы ее существование могло причинить кому-нибудь беспокойство.
Мы идем не спеша, и время от времени она бросает украдкой взгляд на витрины закрытых магазинов. Я же думаю, что лучше было бы, если бы мы поймали такси – в том числе и потому, что внезапно у нас за спиной раздается резкий сигнал мотороллера. Я непроизвольно оборачиваюсь и вижу перед собой двух пареньков: на голове ирокез, в зубах сигарета, шея покрыта татуировками. Они смотрят на меня с крайне суровым выражением, контрастирующим с полудетскими лицами, которые поневоле всегда при них. Они бы хотели, чтобы им освободили место для проезда по тротуару. Проблема в том, что у меня нет ни малейшего желания удовлетворять их просьбу, и поэтому я не двигаюсь с места. Тогда один из парочки заявляет:
– Дед, дай проехать! Освободите дорогу!
Россана крепко сжимает мне руку, напрасно пытаясь помешать мне высказать все, что я думаю.
– Не считая того, что я – не твой дед, если ты не заметил, то это – тротуар!
Но они даже не считают нужным мне отвечать и протискивают морду своего мотоконя в единственный небольшой свободный просвет между мной и моей подругой. И пару секунд спустя они уже исчезают в запутанном лабиринте Испанских кварталов у нас за спиной. Какая жалость, а я-то уже предвкушал, как они разинут рты, глядя на мое представление. На этот раз я бы прикинулся карабинером.
– Тебе так хочется, чтобы тебе врезали? – спрашивает Россана.
– Они бы не стали этого делать. И потом, я просто не в состоянии молчать.
– В этом городе не стоит геройствовать, ты еще этого не понял?
– А я считаю, что стоит. Именно здесь и нужны герои, а вовсе не в Милане или в Турине.
Она горько улыбается и возражает:
– Тем не менее эти ребята плевать на тебя хотели.
– Это правда, но если бы я должен был открывать рот лишь в том случае, когда я уверен, что меня послушают, то мне пришлось бы молчать до конца моих дней.
Россана прыскает от смеха и снова берет меня под руку.
– Как все прошло на выставке твоего сына? – спрашивает она, желая вернуться к нашему свиданию.