– И посмотри туда: видишь, горит свет? Это кабинет Звевы.
– И что это значит? – спрашивает она после паузы, показавшейся мне бесконечной.
– А то, что это может быть та самая машина, и этот тип может быть наверху вместе с ней.
Россана смеется. Мне же это предположение вовсе не кажется забавным.
– Вот с этой стороны я тебя не знала. Да ты параноик.
Знаешь, сколько у меня еще других сторон, с которыми ты пока не познакомилась? Недостатки, которые проявляются у человека под одеялом, – самые незначительные из всех.
– Я предпочел бы сказать, что я проницательный. Моя дочь крутит роман с кем-то на стороне!
– И все потому, что она сидела в машине с каким-то типом?
– Не просто сидела, а этот непонятный тип погладил ее по бедру, когда с ней прощался. Мне не кажется, что любой человек, который подвозит коллегу или просто приятельницу, может трогать ее за ляжки в качестве компенсации. Иначе весь город был бы забит озабоченными, горящими желанием подвезти какую-нибудь женщину.
Россана снова хихикает – кажется, мои слова поднимают ей настроение. Ну а я настроен очень серьезно, мне не до шуток: я достаю телефон и звоню Звеве.
– И что ты делаешь?
Я не отвечаю – в том числе и потому, что слышу, как в трубке уже пошли гудки.
– Папа!
– Привет, Звева, как дела?
– Все хорошо, а что это ты вдруг?
Мне кажется, что она слегка запыхалась. Россана придвигается ближе к моему уху, чтобы тоже слушать.
– Да так, просто хотел узнать, все ли в порядке…
В трубке ненадолго повисает молчание, а затем не очень твердым голосом Звева произносит:
– Конечно, все в порядке.
– Ты какая-то странная, как будто взволнованная.
– Что за ерунда? Я просто не привыкла к тому, что ты звонишь и без конца устраиваешь допросы, как все последние дни.
Вообще-то, я и правда веду себя как старый маразматик, у которого уже нет собственной жизни и который пытается наверстать упущенное за счет жизни своих детей.
– Мне просто хотелось тебя услышать. Ты где, дома?
– Что? Да, дома.
В ее голосе слышится неуверенность. Я знаю свою дочь и знаю, что так просто она не позволит себя преодолеть, но если уж это произошло, то потом она уже не способна защищаться и сдается на милость врага, как беззащитный звереныш, признающий власть вожака стаи. Но я не поддаюсь чувству жалости и решаю идти до конца:
– Позови Федерико, я хочу его услышать.
Снова молчание.
– Пап, сейчас не самое лучшее время, ему пора умываться и ложиться спать. Я лучше завтра тебе перезвоню, прости, – и отключается прежде, чем я успеваю ей что-нибудь ответить.
Я поворачиваюсь к Россане, которая с любопытством смотрит на меня.
– Моя дочь вешает мне кучу лапши на уши, – заявляю я и сую телефон в карман куртки.
– Это нормально, так делают все дети, – пытается смягчить она удар.
– Я уверен, что она там наверху с любовником.
– А даже если и так? Что ты тут можешь сделать? Это ее жизнь.
Это то, что мог сказать бы и я сам своему другу – тому же Марино, например, – имеющему отвратительную привычку совать нос в жизнь своей дочери. Так, как делаю сейчас я.
Свет в кабинете наверху гаснет. Я хватаю Россану, все еще намеренную раздавать советы, которых я не слушаю, и тащу ее в укрытие, прячась за микроавтобусом. Она смотрит на меня как на сумасшедшего. Я не сумасшедший, дорогая моя Россана, я – трансформист, я тебе уже говорил. Сейчас я играю роль детектива.
– Чезаре, я не хочу в этом участвовать, шпионить за твоей дочерью мне кажется просто неприличным!
Если бы ты знала, сколько других неприличных вещей я делаю каждый день, дорогая моя Россана. Даже то, что я продолжаю оставлять тебе деньги на тумбочке, мне тоже кажется несколько неприличным для нас обоих, однако в этом случае ты ничего не говоришь.
– Всего минуту, и мы уйдем. – Я боюсь оторвать взгляд от входа в здание.
– Уже и так поздно… – пытается возразить она.
Электрическое жужжание входной двери возвещает о появлении Звевы. Я смотрю во все глаза: рядом с ней – элегантный мужчина лет шестидесяти с седыми волосами и выпирающим из-под сорочки брюшком. Парочка подозрительно озирается по сторонам, а затем усаживается во внедорожник, открывшийся после короткого «бип-бип». Я слышу, как у меня над ухом Россана шепчет:
– Ты был прав…
Машина сдает назад и трогается с места. Внезапно мне становится совершенно наплевать на ужин, на Россану, на любовные утехи – я не желаю больше заниматься любовью до конца моих дней! – и, схватив мою подругу за руку, я мчусь в конец улицы, где находится стоянка такси.
– Ну что ты делаешь? – вопит она, сжимая в руках сумочку.