– Пойдемте-ка, у меня кое-что для вас есть, – зовет меня Перотти, заглядывая на балкон и хватая меня под руку.
Мне хочется помешать ему и решительным движением выдернуть у него мою конечность, но потом я снова замечаю Звеву, которая по-прежнему стоит у холодильника и наблюдает за мной с суровым видом. С самого моего прихода она не спускает глаз с меня и Россаны. Полагаю, что моя спутница не так уж сильно ей понравилась, но на самом деле я и не ожидал, что эта встреча может привести к иному исходу. Звева слишком рассержена на жизнь, чтобы наслаждаться тысячами ее разных граней. Для нее всегда все белое или черное, и она никогда не смогла бы встречаться с человеком, который не принадлежал бы к одной с ней социальной среде.
К счастью, мой старый друг-художник завладевает моим вниманием, отвлекая его от этих мыслей, и тащит меня в гостиную. Таким образом, я оставляю Россану наедине с двумя моими детьми, что не очень вежливо. Но ведь она все равно сумеет постоять за себя – женщина, которая смогла справиться со старым пройдохой типа меня, не дрогнет и перед акулой вроде Звевы.
– В прошлый раз мне показалось, что она вам понравилась, – заявляет художник и показывает на картину с Суперменом, которая стоит на полу, прислоненная к стене, – и поэтому я решил подарить ее вам!
Я смотрю на картину, потом перевожу взгляд на него. У Супермена и у Лео Перотти на лице одна и та же горделивая улыбка. Мне кажется, это уже слишком:
– Послушайте, я понимаю, что вам хочется произвести на меня впечатление, но все это мне кажется уже чрезмерным!
Улыбка на его лице гаснет как по мановению волшебной палочки, и только супергерой продолжает с наслаждением следить за разворачивающейся сценой.
– И потом, послушайте, у вас нет необходимости ни в моем разрешении, ни в том, чтобы любой ценой быть со мной милым. Данте уже большой мальчик, и, к счастью, его поступки не зависят от моего мнения.
– Я просто хотел проявить любезность, – парирует он чуть менее сердечно, чем пару секунд назад, – и не потому, что мне интересно ваше разрешение, но потому, что я хорошо отношусь к Данте, и мне бы доставило удовольствие, если бы он был рад.
Возможно, я недооценил художника. Теперь, когда я задел его гордость, он кажется мне жестче, чем я думал.
– А он был бы рад, если бы мы с вами поладили, так?
Теперь это он смотрит на меня несколько высокомерно.
– Нет, Данте был бы рад, если бы вы действительно приняли то, какой он.
– А кто вам говорит, что я этого не принимаю?
– Ну, если он никогда вам не говорил обо мне до сегодняшнего дня, то это же не просто так.
Этот парень Перотти начинает казаться мне не таким уж плохим малым.
– Если он никогда не говорил мне об этом, то потому, что сам этого не хотел. Я всегда уважал его желания, я никогда ничего не вынуждал его мне рассказывать.
– Но вы, однако же, никогда и не побуждали его, – решительно возражает он. – Может быть, Данте нужен был только толчок…
Нет, ну вы посмотрите, я в моем возрасте должен позволять обращаться со мной как с идиотом, да еще и парню моего сына. Из всех многочисленных обвинений в мой адрес, высказанных за последние дни, мне не хватало вдобавок того, что я не подталкивал Данте рассказать мне о своих сексуальных предпочтениях. Я уже открываю рот, чтобы ответить ему в свойственной мне манере, но тут в гостиную входит Звева, неся в руках блюдо к столу. Лео пользуется случаем, чтобы вернуться на кухню, и я остаюсь с глазу на глаз с дочерью. Проклятие, из огня да в полымя! Прикрыв глаза, я секунду раздумываю, не пойти ли за Перотти и не попросить ли у него прощения – не сколько потому, что я так уж уверен, что виноват, сколько ради того, чтобы избежать укоризненного взгляда Звевы у меня за спиной. Я уже делаю шаг в сторону кухни, но она хватает меня за руку. Кажется, будто сегодня всем есть дело до моей бедной конечности. Я с улыбкой оборачиваюсь, но по лицу Звевы видно, что ей не до смеха. Более того, она выглядит озабоченной.