Пока Хелена ждала в "Захере", прошел дождь. В мокром асфальте отражались фонари перед отелем. Блестели на влажной мостовой Кертнерштрассе. Хелена подняла воротник и засунула руки в карманы. Обрадовалась, что надела черные чулки. Когда было мокро, Хелена и шагу не могла ступить, чтобы не забрызгать чулки. А на черных грязи не видно. Она попыталась перенести центр тяжести вперед, чтобы не забрызгаться. Бесполезно. Она чувствовала, как икры становятся влажными. Хелена шла быстро. Глядела на свое отражение в витринах. Ненадолго остановилась перед магазином детской одежды. Девочкам нужны новые вещи к весне. Барбара выросла. А Катарина не может донашивать одежду Барбары. Она гораздо худее. На Вайбурггассе пришлось искать отель. Она не знала, где он. Обнаружила его в начале улицы. Напротив "Трех гусаров". За стойкой сидел старик. Он объяснил ей, как найти Императорские апартаменты. Ведь она — та дама, которую ожидают? Хелена поднялась на лифте на четвертый этаж. Пошла сначала в другую сторону. Потом нашла номер в конце длинного коридора. Налево. Она постучала. Никто не ответил. Она снова постучала. Сердце забилось быстрее. Прислушалась. Ничего не слышно. Только кровь стучит в ушах. Может, просто войти? Или спуститься? И позвонить. Или уйти? Стоя перед высокой белой дверью, она вдруг перестала понимать, зачем она здесь. Что ей тут надо. Она нажала на ручку. Дверь не заперта. Она открыла дверь и просунула голову в комнату. Там стояла мягкая мебель. В золотых завитушках. Обивка в цветочек. Подделка под старину. Направо — портьера, закрывающая какой-то проход. "Хенрик?" — позвала Хелена. "Да. Входи". Голос звучал слабо. Хелена вошла в номер. Прошла под аркой в спальню. Хенрик лежал на левой половине двуспальной кровати. Горел правый ночник. И Хенрик был в тени. Он лежал на спине. Руки — на одеяле. Он не шевелился. Даже не повернул к ней головы. Хелена тихонько подошла к кровати и посмотрела на него. Он улыбнулся ей снизу вверх. "Ничего не могу", — произнес он. Хелена присела на край постели. Что же с ним такое? Голова болит? Живот? Спина? Судороги? Пищеварение не в порядке? Желудок? Голова? Давление? Швед улыбнулся. С ним это бывает. Ничего особенного. Просто нервы. Никаких оснований для беспокойства. Он же музыкант. Хелена смотрела на него. Было слишком темно, чтобы ясно видеть. Если это не болезнь, а просто такое состояние. Это успокаивает. Но. Не следует ли ему тогда поесть? Именно потому, что это приступ слабости. "Да. Это было бы неплохо", — вздохнул мужчина. Но она же видит. Он не может. Он едва шевелится, и давление совсем низкое. Ей это знакомо, сказала Хелена. Тут самое главное — поесть. Есть в этом отеле ресторан? Выяснилось, что получить горячий ужин невозможно. Никакой. Хелена размышляла, не следует ли заказать еду в одном из соседних ресторанов или кафе. На худой конец — в "Трех гусарах". Человек два дня не ел как следует. Да к тому же — теплый южный ветер. Как тут не заболеть. У нее тоже была мигрень, сказала Хелена. И она немедленно приняла самое сильное лекарство. В эту минуту Хелене пришло в голову, что месячных-то — нет. Она сидела в пальто на краю шведовой кровати. Он прекрасно выглядел. В темно-синей шелковой пижаме с белыми кантами. Хелена раздумывала, не следует ли наконец предоставить его самому себе. Но он же болен. Чуть ли не из-за нее. Он заболел вместо того, чтобы ужинать с ней. Это следует учесть. Но вечер становился важным. Она и думать не хотела, что все откладывается. Забота о его здоровье была всего лишь предлогом, чтобы выманить его из постели. И чтобы вечер получился таким, как она его себе представляла. Хелена почувствовала, что не в состоянии встать и пожелать этому мужчине скорее поправляться. И уйти. Невозможно. Хелена не желала уступать состояниям. Не хотела ждать. Терпеть. Она хотела сидеть с этим мужчиной за столиком, болтать и есть. Она не хотела относиться с пониманием. Хелена поднялась и поглядела на него сверху вниз: "Я там посижу. А ты оденешься. Потом пойдем поедим. Недалеко. Тут. А потом я провожу тебя обратно. Хорошо? На полчасика. Немного пройтись будет тебе на пользу. Чем больше поддаешься болезни — тем хуже". Хелена улыбнулась ему. Потом повернулась и вышла в соседнюю комнату. Остановилась у окна. Смотрела вниз на Вайбурггассе. Ветер усилился. Прохожие гнулись ему навстречу. Или он подталкивал их в спину. Швед ничего не сказал. Слышно было, как скрипит кровать. "Все в порядке?" — крикнула Хелена. Ответа она не получила. Услышала, как закрылась дверь в ванную. Потом — плеск воды. Хелена присела на диван. Может, это из-за Алекса? Хелена считала дни. Воскресенье, когда они с Алексом. Это был двадцать четвертый день. Не может быть. Но если? Хелена посчитала еще раз. Вытащила из сумки календарик и пальцем отсчитала дни. Два дня задержки. Ни о чем не говорит. Прежде всего — спокойно, думала она. Теперь все равно ничего не поделаешь. Из ванной доносился шум. Потом хлопнула дверь. В соседней комнате мужчина ходил взад-вперед. Открывались дверцы шкафов. Шуршала одежда. Скрипели вешалки. Хелена откинулась на спинку и глядела в потолок. На стене перед ней снова висел портрет императрицы Сисси. Эта репродукция выглядела так, словно у императрицы — усы. Или заячья губа. Слишком густая тень под носом. Вдруг появился одетый швед. Он заметно ссутулился, но в остальном казался нормальным. Они вышли из гостиницы. Медленно. Повернули на Зингерштрассе и направились в "Три крючка". По пути Хелена думала, что лучше было бы оставить его в отеле. Он тяжело опирался на ее руку. Волочил ноги. Но Хелена вдруг развеселилась. Чувствовала себя легко и чуть не прыгала. В "Трех крючках" нашелся столик. Прямо у входа. Они ели мясо со шпинатом и пили белое вино. Смеялись над плохим вином и разбавляли его содовой. Им было хорошо. Хенрик перебрался на диванчик рядом с Хеленой. Они смеялись над каждым, кто входил. Или выходил. Над официантами. Над едой. Над скатертью и меню. Над вином. Они поделили десерт, и Хелена почувствовала, что победила. Как будто выиграла в соревнованиях. Она смеялась. Потом проводила шведа в гостиницу. Ей пришлось заплатить за ужин. Швед не успел обменять деньги. Из-за слабости. Не возьмет ли она лиры? Нет, сказала Хелена, все в порядке. По дороге в гостиницу швед решил заглянуть в "Санто-Спирито". Хелене пришлось напомнить ему о болезни. Ему следует беречь себя. Хелене не хотелось в этот ресторан. Там могла быть Пупсик или еще кто-нибудь. А она не хотела, чтобы ее видели со шведом. Чтобы за ней наблюдали. С ним. Вообще ни с кем. Пупсик немедленно спросит, каков швед в постели. И расскажет, что сама уже была с ним. А Хелена никогда не понимает, где правда. А когда Пупсик врет. У отеля Хелена попрощалась. Швед был выше ее на полголовы. Она подняла глаза и сказала: "Доброй ночи". И пошла. На углу Кертнер штрассе она оглянулась. Он еще стоял перед входом. Помахал рукой. Хелена тоже помахала. Заторопилась к машине. Она оставила ее на Гетегассе. Она распахнула пальто навстречу ветру. Ветер потеплел. Длинные волосы хлестали ее по щекам. Придя домой, она обнаружила, что месячные начались. Немедленно приняла таблетку бускопана. Чтобы не чувствовать ночью боли.
На следующий день Хелена поехала с детьми в Хелененталь. Погулять. В детстве ее часто отправляли к тетке в Баден. Какие там склоны Венского леса! Усыпанные палой листвой. Золотисто-коричневой под серыми стволами буков. Белые известняковые скалы, неожиданно выныривающие из-под земли. Сосны растут на этих скалах, осеняя их своими кронами, похожими на раскрытые зонтики. Развалины двух замков при входе в долину. Хелена с детьми свернули с дороги у отеля "Захер" и оставили машину. Пошли через Швехат. Река — жалкий ручеек в просторном русле. За Яммерпеппи Хелена отыскала дорогу к развалинам Меркенштайна. Они пробирались по узкой тропинке. Полдень. В это время тут еще малолюдно. Дорожка широкими петлями поднималась в гору по краю долины. Между серебристо-серыми стволами лежала темно-коричневая листва. Голые черные ветки переплетались на фоне безоблачного сияющего голубого неба. Там, где корни вырывались из земли, цвели, прячась в листьях, пролески. Хелена показывала девочкам каждый цветок. Лиловые чашечки с белыми тычинками растрогали Хелену. Чуть не до слез. Дети то и дело убегали вперед. Барбара влезала на каждый камень. Катарина глядела на них и сосала палец. Хелена осторожно вытащила палец у нее изо рта и взяла малышку за руку. Влажная ручка в ее руке и то, как девочка к ней прижалась, навеяли еще большую печаль. От Меркенштайна остались только развалины крепостных стен. Кое-где они поросли травой. Хелена опустилась на траву там, где, должно быть, некогда стояла главная башня. Оттуда ей была видна вся долина. Высокий обрыв речного берега. Представляя себе, как рыцари-разбойники наблюдали за долиной и высматривали жертвы, она снова чуть не расплакалась. Девочки стали играть в дом. Хелена слышала, как они делят комнаты. "Эта комната — моя. Тебе сюда нельзя". Хелена смотрела в небо. На противоположном склоне между деревьями виднелись скалы. Скалы были ничуть не выше деревьев. Их белые изломы блестели в свете солнца. На этом фоне сосны смотрелись черными силуэтами. Хелене казалось, что ее грудь разорвется. Перехватило дыхание. Ей пришлось выпрямиться и сделать несколько глубоких вдохов. Не надо резких движений. Голубое небо. Голубое, как невесомое перышко. Щебет птицы. Теплый воздух. Все сверкает на солнце. Вот бы никогда больше не шевелиться. Только сидеть. Детям надоело играть в дом. Им хотелось вниз, к реке. Поиграть камушками в воде. "Но. Только если вы обещаете не промочить ноги". Ноги промокли, и Хелена повезла девочек обратно в Вену. На обратном пути надо бы заехать к родителям в Хитцинг. Мокрые ноги стали предлогом отказаться от этого визита. Дома Хелена разрешила дочерям посмотреть телевизор. Легла на кровать. Подумать. Но ни о чем не думалось. Желала. Надеялась. Но не думала. Не обращала внимания на возню дочерей. После детской передачи Хелена легла спать вместе с девочками. Кровотечение было необычно сильным. Она чувствовала, как кровь вытекает тонкой непрерывной струей. Хелена приняла валиум.