11
При всем этом жизнь Арнау не ограничивалась посещением церкви Святой Марии и раздачей воды бастайшам. В его обязанности в обмен на кров и еду, помимо всего прочего, входило помогать кухарке, когда та отправлялась в город за покупками.
Раз в два или три дня Арнау покидал мастерскую Грау на рассвете, чтобы сопровождать Эстранью, работницу-мулатку, которая ходила, широко расставляя ноги. Всю дорогу она покачивалась и с трудом переваливалась, неся свои пышные телеса. Как только Арнау появлялся на пороге кухни, она, не говоря мальчику ни слова, давала ему первые две сумки с хлебом, который нужно было отнести на улицу Олльэрс Бланкс, чтобы его там выпекли. В одной был хлеб для Грау и его семьи, вымешанный из отборной пшеничной муки, который впоследствии становился белым и пышным, а в другой — хлеб для всех остальных, из смешанной муки ячменя, проса или даже бобов. В результате хлеб получался темный, плотный и твердый.
Решив вопрос с хлебом, Эстранья и Арнау покидали квартал гончаров и проходили через городскую стену в центр Барселоны. В начале пути Арнау без труда шел за рабыней, смеясь над тем, как она переваливалась, тряся своим огромным темным телом во время ходьбы.
— Ты чего смеешься? — не раз спрашивала его мулатка.
Тогда Арнау смотрел на ее лицо, круглое и плоское, и прятал улыбку.
— Хочешь посмеяться? Ну смейся, — ворчала она на площади Блат, наваливая на мальчика мешок с пшеницей. — Где же твоя улыбка? — спрашивала она Арнау на Молочном спуске, вручая ему молоко для его двоюродных братьев и сестры; этот вопрос она повторяла на площади Капусты, где покупала овощи и зелень, или на Масляной площади, чтобы купить там оливковое масло и птицу.
Уже оттуда Арнау брел за ней уставший, понурив голову. В постные дни, которые составляли почти полгода, телеса мулатки тряслись в сторону морского берега, к церкви Святой Марии, и там, в одной из двух рыбных лавок города, в новой или старой, Эстранья ругалась, чтобы выбрать лучших дельфинов, тунцов, осетров и прочую рыбу.
— Теперь сложим наш улов, — улыбаясь, говорила она ему, когда получала то, что хотела.
Потом они возвращались назад, и мулатка покупала потроха. Возле каждой из двух рыбных лавок тоже было много людей, но там Эстранья ни с кем не ругалась.
Несмотря на это, Арнау предпочитал постные дни всем остальным, когда Эстранья должна была покупать мясо, поскольку, чтобы купить рыбу, нужно было сделать два шага до рыбной лавки, а чтобы купить мясо, необходимо было пройти пол-Барселоны, а затем возвращаться оттуда навьюченным тяжелой поклажей.
В мясных лавках, расположенных рядом с городскими бойнями, они покупали мясо для Грау и его семьи.
Разумеется, это мясо было высшего качества, как и все мясо, продаваемое в стенах города: в Барселону разрешалось привозить только живых животных, которых забивали на месте.
Поэтому, чтобы купить потроха для слуг и рабов, нужно было выйти из города через ворота Портаферриса и отправиться на рынок, заваленный битыми животными и мясом неизвестного происхождения. Эстранья насмешливо улыбалась, когда покупала это мясо и нагружала им Арнау.
Наконец, зайдя в пекарню за хлебом, они возвращались в дом Грау; Эстранья — покачиваясь, Арнау — волоча ноги.
Однажды утром, когда Эстранья и Арнау пришли за мясом на главную бойню, расположенную возле площади Блат, на церкви Святого Хауме зазвонили колокола. Это было не воскресенье и не праздник.
Эстранья так и осталась стоять на месте с расставленными ногами и разинутым ртом. На площади раздался чей-то крик. Арнау не мог разобрать слов, но к крику присоединились другие, и люди стали разбегаться кто куда. Мальчик поставил поклажу и повернулся к Эстранье; в его глазах читался вопрос, который он так и не задал. Продавцы зерна поспешно освобождали свои прилавки. Люди продолжали кричать, суетиться, бросаясь из стороны в сторону, а колокола Святого Хауме не замолкали. Арнау попытался было пройти на площадь Святого Хауме, но в этот момент зазвонили колокола церкви Святой Клары. Он растерялся, глядя в сторону женского монастыря, и вдруг услышал, что к этому звону присоединились колокола церкви Святого Петра из Фраменорса и церкви Святого Юста. Звонили все колокола города! Арнау остался стоять на месте с открытым ртом, потрясенный происходящим.