[...] как [...] у него есть [...] сын. Сыновья [...] воистину, [появившихся] из его семени, называют сыновей женщины своими братьями. Так и душа духовная: когда она была брошена в тело, она стала братом похоти, и ненависти, и зависти, и вещественной душой. И потому, что тело вышло из похоти, и похоть вышла из вещественной сущности, душа стала им братом.
Хотя сводные дети не могут унаследовать мужчине, но унаследуют своей собственной матери. И когда душа захочет унаследовать со сводными детьми, ведь имение внешних детей – это гордые страсти, удовольствия жизни, зависти, ненависти, легкомысленная болтовня, обвинения [...] ей [... блуд]. Он изгоняет [ее и бросает] в блудилище. Ведь [...] ей [... Она оставила] благоразумие, – ведь смерть и жизнь поставлены перед каждым, и то, чего они желают, они выбирают для себя, – и она окажется в великом пьянстве, в распутстве, ибо распутство – это вино. Она не вспоминает своих братьев и своего отца, ведь наслаждения и сладкие прибытки вводят ее в заблуждение.
Оставив знание, она оказалась в скотстве. Ведь неразумный пребывает в скотстве, не зная того, что следует говорить и не следует говорить. Сын же кроткий наследует своему отцу с удовольствием, и его отец радуется над ним, ибо каждый прославляет его из-за него, и он ищет еще способа приумножить то, что он получил. Ведь сводные дети [...]
[...] соединиться с [...]. Ведь если помысел [похоти] входит в человека девственного, он [уже] испорчен. И их обжорство не сможет соединиться со сдержанностью. Ибо когда солома смешивается с пшеницей, не солома портится, но пшеница, ведь пока они смешаны друг с другом, никто не купит пшеницу, но они будут заискивать к нему: «Отдай нам эту солому», – видя пшеницу, смешанную с ней, – пока не получат ее и не бросят вместе с прочей соломой, и солома эта смешается с прочим веществом. Но семя чистое сохраняют в надежном хранилище. Итак, все это мы сказали.
И до того, когда ничто еще не появилось, один Отец – Тот, Кто существует, когда миры в небесах еще не стали видимы, ни мир, который на земле, ни начала, ни власти, ни силы [...] явился [...] и [...] и ничто не существует без Его воли.
Он же, Отец, желая явить Свое богатство и Свою славу, установил великое состязание в этом мире, желая, чтобы явились участники состязания, и все борющиеся оставили возникшее и презрели его в знании вышнем, непостижимом, и бежали к Существующему.
И невежество борющихся с нами, будучи противниками, борющимися против нас, мы побеждаем своим знанием, провидя Непостижимого, из Которого мы вышли. И у нас нет ничего в этом мире, чтобы власть мира, возникшая, не удерживала нас в мирах, которые на небе, в которых пребывает вселенская смерть, и окружают ее частичные [...] мирской. Еще [мы] стали опозорены в мире, и нет нам заботы о них, когда они злословят нас, и забываем о них, когда они проклинают нас, стыдя нас в лицо. Мы наблюдаем за ними и не говорим, ибо они делают свое дело.
Мы же ходим в голоде и жажде, ожидая своей обители, места, которого ожидают наша жизнь и наша совесть. Мы не тянемся к возникшему, но отвращаемся от него, и сердца наши остаются у Существующего. Мы больны, слабы и страдаем, но великая крепость скрыта в нас.
Наша душа больна, ибо пребывает в доме нищеты, и вещество бьет ее по глазам, желая сделать слепой. Поэтому она следует за словом, она дает его своим глазам как лекарство, открывая их, отбрасывая [...] мысль [...] слепота в [...]. Затем еще, если он пребывает в невежестве, он весь мрак, и вещественный это. Так душа принимает слово постоянно, чтобы дать его своим глазам как лекарство, чтобы она прозрела, и свет ее покрыл врагов, воюющих с ней, и она ослепила их своим светом, и заключила их в своем присутствии, и сбросила их в бессонницу, и вознеслась своей мощью и своим жезлом.
Пока ее враги, посрамленные, наблюдают за ней, она восходит ввысь, в свою сокровищницу, в которой пребывает ее разум, и свое хранилище прочное, и ничто из возникшего не уловило ее, и она не приняла чуждого в свой дом. Ведь многие ее домочадцы борются против нее днем и ночью, не имея покоя ни днем, [ни] ночью, ибо их похоть обременяет их.
И поэтому мы не спим и не забываем о сетях, распростертых тайно, подстерегающих нас, чтобы уловить. Ведь если мы будем уловлены в одну сеть, она поглотит нас своей пастью, и вода потечет на нас, ударяя нас в лицо. И мы будем взяты вниз, в невод, и не сможем подняться из него, ибо воды высоко над нами, и они текут сверху вниз, погружая наше сердце в илистую трясину. И мы не сможем избавиться от них, ибо те, кто поймает нас, – людоеды, и они поглотят нас, радуясь, как рыбак, бросающий крючок в воду. Ведь он бросает множество видов пищи в воду, поскольку у каждой из рыб своя пища. Когда она чует ее, она следует за ее запахом, и когда она проглотит ее, ее уловляет крючок, скрытый внутри пищи, и насильно выносит из вод многих. И не сможет никто из людей поймать рыбу эту в водах многих, кроме как удочкой, которую сделал рыбак: благодаря пище он вытащил рыбу крючком.