«Смотрите, вот программа Райкина, а вот моя фами-
лия». И я полез в трюм, где сломалась выгребальная
машина С-153, что выгребает уголь на просвет под
грейфер, и только слеза на пыльной щеке — благодар-
ность себе, судьбе, Кац-Карцеву-Кацу и сказочному
стечению обстоятельств.
Как все евреи тянут друг друга, так Кац потащил
за собой Ильченко, который к тому времени уже что-
то возглавлял в пароходстве и уже приобрел первые
навыки в демагогии и безапелляционности. Если
б мы его не показали Райкину, он был бы замминист-
ра или зампредоблсовпросра или предзамтурбюро
«Карпаты» з пайкамы, з персональной черной, з хра-
пящим шофером в сдвинутом на глаза кепаре, вiн
кожний piк вiдпочивав бы в санатории ЦК «Лаванда»
у «люксе» з бабою, з дитямы, гуляв по вечерам до мо-
ря, по субботам напывавсь у компании таких же дун-
дуков, объединенных тайным знанием, что эта систе-
ма ни к херам не годится, и в любом состоянии решал
бы вопросы з населением. Находясь з ним в крайней
вражде.
«Понаехали тут деревья защищать отовсюду, з Тур-
ции, з Израиля. Я им говорю: "Та хто ж те деревья хо-
тел рубать?" Поналетели защищать чи евреи, чи не ев-
реи, мне все равно. Я им: "Та хто ж их хотел рубать те
деревья, ну производим плановое прореживание буль-
вара, упорядочиваем вид з моря, з моря тоже ж кто-то
смотрит на город…" Поналиталы. Демократия. Вона,
выпустили на свою голову джинна».
Так вот Ильченко волевым решением поменял сча-
стливую судьбу зампредминистра решающего на
жизнь артиста воплощающего, постепенно втянулся,
наладил связи и теперь его не застанешь и не найдешь,
и только за городом слышен его мощный голос: «Рабо-
тать надо, товарищи, ищите автора, перебирайте лите-
ратуру. С декабря начнем репетировать июльскую про-
грамму, усмешняйте, расставляйте акценты. Афорис-
тичнее, товарищи!»
В обстановке счастливо складывающихся человече-
ских судеб я не мог тихо сидеть на угле (как говорила
англичанка: «У нас полиция на угле», я спросил: «Не-
ужели так допотопно?», потом оказалось — на углу, это
я на угле), и по огромному собственному желанию уво-
лившись, стартовал из одесского порта в Ленинград,
где в 1964 году стал счастливым и присоединился
к своим двум дружкам.
Первый гонорар получил сразу в 1967 году, а до это-
го три года Роман залезал под кровать и там, в темноте,
в чемодане отсчитывал мне на питание десять рублей.
Маманя вся в слезах слала три рубля в письме-конверте.
Пешком через мост в Кунсткамеру обедать, ком-
плексно за пятьдесят копеек и, чтоб я света белого не
видел, у меня не было еще четырех копеек на троллей-
бус, отчего был сухим, мускулистым и смелым, как все,
у кого ничего нет.
Друг и соавтор Лозовский, с которым я прибыл
в Ленинград занять место в высшем свете, неожиданно