Блаженный
поднимает ботинок, разглядывает подошву.
Блаженный
Смотри сюда! Вот штука! На штиблет
и на второй — прилип лосиный след.
Я чувствовал, что что-то мне мешает,
иду я как всегда, а ходь чужая!
Лесник
Дай соскребу! А то ты наследишь!
Достаёт нож, обтирает о брюки.
Блаженный
А хорошо — не привязалась мышь:
привадила б ко мне кошачью свору!
Лесник
соскребает ножом лосиный след.
Тебе, наверно, что ни ночь
озёра
вот эти снятся. Череп — невелик,
озёра же обширны как! — Взгляни!
А помещаются!
Да ты, лесник, — в крови!
Лесник
И в самом деле! В самом деле кровь!
Должно быть, когда прыгал через ров,
нож полоснул, а я не уследил…
Блаженный
Должно быть, так.
Как просека гудит!
Таких шумов не слышал я нигде.
Как отраженье плещется в воде!
Лесник
Да, отраженье странно. Каждый день
оно стоит, не исчезая, здесь,
ходил смотреть я, от кого оно,
искал до вечера, пока не сбился с ног.
Блаженный
Его, должно быть, кто-нибудь забыл.
Похоже, что стоял здесь дикий бык.
Лесник
Но в каждом озере для дум моих мишенью
чуть свет уж плещутся такие отраженья.
Блаженный
Забавно! Но чем жить среди камней,
как не загадками? Зашёл бы ты ко мне.
Живу я тоже одиноко, как лесник,
зашёл бы — посидели бы одни,
или сходили к юноше, он добр,
ну что ты видишь здесь: то озеро, то бор?
Картина третья
Вот снова комната с окном в пейзаж двора, и над диваном ввинченное бра, как будто с реостатом, постепенно, теперь всё ярче освещает сцену, и слышно, как в квартирный коридор, из комнаты, о коей до сих пор не говорилось, медленно, без света, прошла, поправив волосы, соседка. Дошла до двери, повернула ключ, дверь приоткрыла, расширяя луч от лампочки на лестничной площадке, чуть постояла — и пошла обратно.
Юноша
Так он придёт?
Блаженный
Мы быстро утечём,
не беспокойся. Пахнет он ручьём.
Вот посмотри, его обычный запах.
Не морщись так, ведь он живёт монахом.
Юноша
Да, очевидно, что с душком мужчина.
Блаженный
В нём сходство нахожу с озёрной тиной,
по вечерам и утром особливо,
когда в нём тут и там шныряют рыбы.
Юноша
Так снасти доставать — и порыбачим!
Не выезжая, поживём на даче.
Я всё гадал — решиться не могу,
куда на лето вывезти тоску.
· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·
279. Качели
поэма
Утратив задушевность слога,
я отношусь к писанью строго
и Бога светлые слова
связую, дабы тронуть Вас
не созерцаньем вечной пытки
иль тяжбы с властью и людьми:
примите си труды мои
как стародавную попытку
витыми тропами стиха,
приняв личину пастуха,
идти туда, где нет погоды,
где только Я передо мной,
внутри поэзии самой
открыть гармонию природы…
1
Было целый день сегодня,
перейти желая в завтра,
в завтра — утро, в завтра — пищу.
Был пейзаж какой-то нищий
старым дождиком приподнят
над пустым своим ландшафтом.
Не любя ни сна, ни бденья,
проклинал столь тусклый день я,
и тоска моя, как Дафна,
всё не снашивала зелень.
До того, не знаю, впрочем,
кем, но знаю, что гонимый
по ступеням дня и ночи,
что и названная нимфа,
я петлял внутри природы,
в глубь её свой щит забросив;
вдруг вошёл туда, где осень
не сменяют вехи года:
окружённый чьей-то волей,
парк был вытянут до боли,
в нём стоял высокий полдень,
наподобье старой оды,
и незримым крестным ходом
парк, казалось мне, заполнен.
Там, внутри, несли икону,
мне не видную отсюда;
и широкий свет оконный
создавал большое блюдо,
будто там, укрыв попоной,
поцелуй несли Иуды…
За спиной другая осень
из сетей ещё зелёных,
перепутывая кроны,
рвалась раненым лососем